Africa Tur → Справочные материалы → «СТРАНА ЗОЛОТА» - века, культуры, государства → Преемники создателя династии

Преемники создателя династии

Устроителю великой Сонгайской державы аскии алХадж Мухаммеду пришлось на себе испытать некоторые несовершенства созданной им политической системы. К концу жизни он ослеп и превратился в больного, беспомощного старца. Вокруг него почти не оставалось надежных боевых соратников. Самой тяжкой потерей была смерть канфари Омара Комдьяго, младшего брата правителя. Больше четверти века Омар оставался первым помощником аскии. Он управлял государством, пока тот находился в хадже; он заселил огромные территории в западной части внутренней дельты и организовал их хозяйственное освоение; он с неизменным успехом сдерживал нараставший натиск фульбе и, нанеся им жестокое поражение на их собственной земле, в сенегальском Фута, надолго обезопасил западные рубежи Сонгай. А теперь, когда на склоне лет аскии Мухаммеду стало известно, что его сыновья, возглавляемые Мусой, который носил титул аския в качестве высшего военного звания еще при жизни отцагосударя, составили заговор, чтобы отстранить отца от власти, опереться ему оказалось не на кого. Правда, алХадж вызвал из Тендирмы преемника Омара Комдьяго на должности канфари — другого своего брата, Яхью. Но заговорщики сумели подстеречь Яхью на прогулке, когда тот был без охраны, и убили его. А после этого, 15 августа 1529 г., во время праздничной молитвы Муса заставил отца отречься от престола и объявить его, Мусу, своим преемником.

Создатели хроники «История искателя», для которых преданность памяти аскии алХадж Мухаммеда I и преклонение перед нею были прочной семейной традицией, очень невысоко оценили личность аскии Мусы. «Царской властью у сонгаев и достоинством их аскии, — читаем мы, — не распоряжался никто более незначительный и низкий, чем он. И, как говорилось, царская власть державы сонгаев была крупнее его и его наглости».

Эти же слова, впрочем, можно было бы приложить к очень многим из тех, кто затем участвовал в династических смутах, сделавшихся в истории Сонгай после смещения алХадж Мухаммеда почти что обыденным явлением. Пример Мусы оказался заразителен: сразу же после захвата власти ему пришлось отбиваться от собственных братьев и кузенов, среди которых почемуто сразу появилось множество желающих последовать его примеру. Поначалу Муса одерживал над ними верх. Но уже в апреле 1531 г. его убили, а власть перешла к племяннику аскии алХаджа — Мухаммеду БенканКерей, которого молва нарекла прозвищем «МарБенкан».

В переводе это прозвание означает «порвавший узы родства», поясняет хроника Кати—Гомбеле. По этому поводу в тексте приведена такая легенда. Когда Мухаммед БенканКерей родился— это случилось еще в царствование сонни Али, — он своим громким плачем потревожил грозного царя. Тот призвал аскию Мухаммеда и отца ребенка — будущего канфари Омара Комдьяго, и повелел им убить мальчика, родившегося той ночью в их покоях и притом родившегося со всеми зубами во рту (не забывайте, что Али был «великим колдуном», отсюда и его осведомленность об отличительных особенностях новорожденного). Братья стали упрашивать государя оставить мальчика в живых. Али в конечном счете дал себя уговорить, но сказал при этом, обращаясь к старшему из братьев: «Поистине это ребенок жалкий и беспутный. Однако я его оставлю в живых, но ущерб понесешь ты, Мухаммед… только ты И ты еще увидишь, что он принесет тебе и детям твоим…».

Хронист полагал, что предсказание сонни Али сбылось полностью: ведь именно Мухаммед БенканКерей действительно сослал бывшего аскию алХадж Мухаммеда на пустынный остров неподалеку от Гао. Хотя Муса, даже выдворив отца из царской резиденции и отобрав у него всех его жен и наложниц, которых оставил себе (создателей «Истории искателя» это особенно возмущало), тем не менее разрешил ему оставаться в городе. На острове алХаджу и пришлось провести все шесть с лишним лет царствования Мухаммеда МарБенкан. Лишь когда Исмаил, сын алХадж Мухаммеда, в 1537 г. восстал против двоюродного братца и сверг его, основатель династии был возвращен из ссылки в Гао, где вскоре и умер.

После короткого царствования Исмаила и девятилетнего правления его брата, аскии Исхака (1540—1549), который ничем, кроме благочестия, да еще, пожалуй, «крутого нрава», по определению Абдаррахмана асСади, не прославился, на престол вступил еще один из сыновей алХадж Мухаммеда I — аския Дауд. Обстоятельства его прихода к власти в хронике Кати—Гомбеле изложены несколько туманно: Исхакде назначил было преемником своего сына, «но люди Сонгай согласились только на аскию Дауда». Кого следует видеть здесь под этой формулой «люди Сонгай»? Конечно, не рядовое население, а как раз ту военную аристократию, о которой не раз шла у нас речь и которая, собственно, и дала название и государству, и, затем уже, существующему в наши дни народу. Иначе говоря, Дауд просто захватил престол аскиев с согласия военной верхушки. Но правление его, бесспорно, оказалось апогеем державы, которую создали сонни Али и аския алХадж Мухаммед I.

И современники, и люди последующих поколений очень хорошо понимали это. Вот как отзывается о царствовании Дауда «История искателя», написанная людьми очень осведомленными, имевшими доступ ко многим источникам информации и располагавшими, так сказать, базой для сравнения. «Этот мир ему споспешествовал: он получил то, чего желал из власти и главенства, и к нему пришли обширные мирские богатства. Он следовал за своим отцом, аскией Мухаммедом, и братьями своими: они посеяли для него, он же собрал урожай; они выровняли землю, Дауд же пришел и на ней спал. И не было в стране атТекрур… того, кто поднял бы руку; и нашел он их в день восшествия на престол покорными послушными рабами».

Собственно говоря, аскии даже не было особой нужды совершать завоевательные походы: никому не приходило в голову оспаривать его политическое и военное первенство в Западном Судане. И цели его военных экспедиций были главным образом чисто хищническими: захват рабов и прочих богатств у более слабых соседей. Эти захваты сопровождались в самой Сонгайской державе раздачей огромных масс полоняников — без земли и с землей. Больше всего таких даров получала верхушка факихов (царевичи, располагая военной силой, могли в этом отношении позаботиться о себе сами). Пожалуй, щедростью к мусульманской верхушке аския Дауд превзошел даже своего рддителя, алХадж Мухаммеда I.

Немудрено, что «История искателя» восторженно оценивает и добродетели аскии, и его благоговение перед факихами. Кстати, сами члены клана Кати не стеснялись не только пользоваться милостями государя, но и просто выпрашивать их у него. Именно так обстояло дело с пожалованием альфе Кати имения Дьянгадья с рабами и надсмотрщикомфанфой при них; рабов, прайда, было всего тринадцать, но, надо полагать, это было не единственное проявление царского благоволения к приближенному. Притом имението пришлось отобрать у очень важного сановника— кабарафармы, наместника гавани Томбукту. «Изза этого,— комментирует хронист,— альфа поссорился с кабарафармой Алу». Как было после этого потомкам Махмуда Кати не говорить о «славных свойствах и прекрасном поведении» аскии Дауда

Конечно, кроме религиозного чувства и благочестия — ведь эту причину никогда нельзя сбрасывать со счетов, когда имеешь дело с людьми средневековья, будь то в Африке, на Ближнем Востоке или в Европе, — Даудом руководил и трезвый политический расчет. Он старался еще больше укрепить одну из социальных опор своей власти— союз с мусульманским духовенством. При этом государе Сонгай не знало никаких серьезных внутренних неприятностей— ни усобиц, ни восстаний местных правителей.

Впрочем, Дауд, повидимому, и в самом деле был личностью незаурядной по тем временам. Он единственный из сонгайских царей, о котором сообщается, что он обучался Корану и другим мусульманским дисциплинам. Он первый устроил при дворе книгохранилище и держал переписчиков, которые для него переписывали книги.

Наследникам своим Дауд оставил на первый взгляд сильное и процветающее государство. Но его блестящее правление не могло преодолеть коренных, органических пороков., социальной и политической организации державы аскиев.

Это проявилось сразу же после смерти Дауда: сам он попытался было сделать преемником своего сына МухаммедаБани, но власть захватил другой его сын, правивший под именем аскии алХадж Мухаммеда II. Царствование алХаджа продолжалось всего три года с небольшим, с августа 1583 по декабрь 1586г., и не отмечено было ничем особо примечательным, кроме разве склоки, вспыхнувшей внутри верхушки факихов Томбукту из-за должности кадия, которая освободилась после смерти Акиба— второго сына кадия Махмуда ибн Омара. Любопытно, что аския старался как можно дольше оставаться в стороне от этой истории. Только под сильным, очень сильным нажимом назначил он в Томбукту нового судью: Омара, третьего из сыновей все того же Махмуда ибн Омара, который еще в правление основателя второй династии претендовал на всю полноту власти в городе.

В самом конце 1586г. царевичу МухаммедуБани всетаки удалось наконец свергнуть аскию алХаджа II и провозгласить аскией себя. Но его царствование оказалось еще короче — меньше полутора лет. Зато именно в его время вспыхнула самая крупная из всех междоусобных войн, какие знала история Сонгайской державы.

Она началась ссорой между наместником Кабары, тем самым кабарафармой Алу, у которого отобрали имение для передачи альфе Кати, и Садиком, сыном аскии Дауда, занимавшим второй после канфари пост в государстве— баламы, наместника и командующего войсками в центральной части страны. Вернее всего, ссора послужила только поводом для выступления баламы Садика против братааскии. Балама собрал войско и после неудавшейся попытки привлечь на свою сторону еще одного из сыновей Дауда— канфари Салиха— двинулся на Гао. Ас кия МухаммедБани выступил ему навстречу, но неожиданно умер в походе еще до столкновения с противником.

Встретиться с мятежниками в поле, нанести им поражение и закончить войну пришлось уже новому аскии— Исхаку II, тоже сыну аскии Дауда. Его матерью была вольноотпущенница, поэтому царевичем Исхак носил прозвище дьогорани: так звучал в сонгайской передаче знакомый уже нам мандингский термин дьонгорон — «вольноотпущенник». Кстати, аскией Исхак стал, тоже только подавив в зародыше заговор других царевичей, вовсе не желавших видеть его государем.

К апрелю 1588г. усобица была ликвидирована. Но она сильно подорвала мощь державы, и сказалось это уже очень скоро, в начале 1591 г., когда Исхаку II пришлось встретиться с куда более сильным и опасным врагом, чем балама Садик: с марокканским экспедиционным корпусом паши Джудара.

«История искателя» в общем весьма одобрительно отзывается о личности нового аскии: Исхакде «был благороден, добр, щедр и приятен лицом». Конечно, насчет доброты можно было бы и поспорить, прочитав в той же хронике описание крутой расправы Исхака с участниками заговора, о котором только что говорилось. Но в конце концов и аския, и Ибн алМухтар Гомбеле были людьми своего времени, их представления о доброте вовсе не обязательно должны совпадать с нашими… Но вот царствование Исхака хронист оценил совсем подругому, чем самого аскию. «Исхак, — читаем мы, — пробыл у власти три года. В его дни обнаружился упадок их державы, и стали очевидными в ней смута и потрясение».