Africa Tur → Справочные материалы → ЭКСПАНСИЯ ПОРТУГАЛИИ В АФРИКЕ И БОРЬБА АФРИКАНСКИХ НАРОДОВ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ (XVI – XVIII вв.) → ЭКСПАНСИЯ ПОРТУГАЛИИ В БАССЕЙНЕ ЗАМБЕЗИ. ПОРТУГАЛЬЦЫ И МОНОМОТАПА

ЭКСПАНСИЯ ПОРТУГАЛИИ В БАССЕЙНЕ ЗАМБЕЗИ. ПОРТУГАЛЬЦЫ И МОНОМОТАПА

Особое место в истории героической борьбы африканских народов против португальской колонизации занимает государство Мономотапа — «крепкий орешек» для колонизаторов. О прошлом этой страны известно пока очень мало. Что касается почти двухвековой героической борьбы Мономотапы против португальской экспансии, то многие буржуазные историки преуменьшают ее значение, описывая лишь как случайный живописный эпизод африканской истории.

Между тем опубликованные архивные документы, португальские хроники, описания путешественников и другие источники дают возможность воссоздать объективную историю этой борьбы. Мономотапа — одно из немногих ранних африканских государств, о котором мы располагаем письменными документами. Хотя эти документы не столь многочисленны, а главное, не столь точны, как документы о государстве Конго, все же они дают в руки исследователя ключ к разгадке «тайны Мономо-тапы».

Они рисуют чрезвычайно богатую событиями и полную драматизма историю государства Мономотапа, историю, в которой были (разумеется, с поправкой на эпоху) свои Наполеоны, Талейраны, Фуше, а также Лавали и Петэны.

Вместе с тем очищенная от напластований лжи и фальсификаций подлинная история Мономотапы служит убедительным опровержением получившей широкое распространение в буржуазной историографии легенды о том, что будто бы подчинение африканцев португальскому господству было добровольным, а не вынужденным актом и что они без сопротивления смирились со своей судьбой.

С начала XVI в. португальцы, привлеченные слухами о баснословных богатствах Мономотапы, начали медленное, но упорное продвижение в глубь страны.

Прежде всего они вошли в контакт с вождями кланов и племен, проживавших в непосредственном соседстве с ними. Особенно много усилий португальцы приложили для того, чтобы привлечь на свою сторону враждовавшего с Мономотапой вождя Иньямунду, владения которого находились рядом с Софалой. Вначале Иньямунда, нуждавшийся в поддержке для борьбы против Мономотапы, охотно сотрудничал с португальцами.

Капитан Софалы Кристован-де Тавора сообщал королю в 1518 г.: «Я укротил одного кафра — крупного сеньора по имени Иньямунда, который раньше был очень враждебен к Софале, а теперь стал человеком, приносящим Вашему Величеству наибольшую прибыль в фактории. Он присылает в крепость множество быков и коров и снабжает ее провизией лучше, чем кто-либо из королей мавров» [82, т. VI, док. 1, с. 4].

Однако жадность, коварство и хищническая политика колонизаторов вскоре оттолкнули от них Иньямунду, и из союзника он превратился в грозного врага. Он заблокировал торговые пути между Софалой и хинтерландом, прекратив доступ в крепость золота.

Один из местных чиновников сообщал королю в июле 1518 г.: «Он (Иньямунда.—Л. X.) был хорошим соседом и пропускал в факторию очень много золота, а теперь… когда он знает действительные возможности капитана Софалы, при мысли о нем он разражается смехом и блокирует все пути… Он задерживает послов и даже убивает их. Так он поступил с Франсиску-де Пайвой, а теперь — с послом, которого направил Д. Лопу» [82, т V док 73 с. 568].

Конфликт с Иньямундой, по-видимому, был очень затяжным, так как в письме Л.-де Алмейды королю, написанном в августе 1527 г., мы читаем: «После моего прибытия в Софалу я нашел страну малонаселенной, а пути захваченными Иньямундой, так что никто не мог ни выйти из крепости, ни войти в нее. Я получил от Иньямунды послание о том, что пути будут открыты только для мавров Софалы… Даже сейчас кафры не приходят сюда торговать, как они делали это в прошлом». В своем письме этот информатор приходит к следующему выводу: «Пока Иньямунда жив, Ваше Величество не сможет получать прибыль от Софалы» [82, т. VI, док. 23, с. 276—277],

К сожалению, опубликованные источники не дают возможности в полной мере восстановить историю борьбы португальцев за выход к золотоносным землям Мономотапы. Можно лишь утверждать, что на протяжении всей первой половины XVI в. португальские администраторы, солдаты, миссионеры и торговцы активно вмешивались в политическую и экономическую жизнь этого района, стремясь всеми средствами подавить арабскую торговлю и добиться португальской торговой монополии, а также всячески поддерживая сепаратистские движения, которые привели к уменьшению и ослаблению империи Мономотапа. К середине века им удалось уже добиться существенных результатов в ходе своего наступления на хинтерланд. Они построили на правом берегу Замбези форты Сена (1530 г.) и Тете (1537 г.) и не только вошли в непосредственный контакт с Мономотапой, но и постепенно включили ее в сферу своего политического, идеологического и экономического влияния. Огромную роль в этом деле сыграли миссионеры-иезуиты. Португальские колонизаторы всегда придавали духовному закабалению африканских народов не меньшее значение, чем их политическому и военному подчинению.

Начиная с 1506 г. в Софале и Мозамбике появились первые священники и представители религиозных орденов, приехавшие из Португалии. На протяжении всего XVI в. португальская колонизация прибрежных и глубинных районов Восточной Африки шла как бы «двумя эшелонами». Вслед за солдатами и купцами, медленно продвигавшимися вверх по Замбези, шел «второй эшелон» — духовные пастыри.

Однако португальская колониальная экспансия вызвала активное противодействие, с одной стороны, местных народностей и племен—каранга, розви, маника, батонга и др., а с другой — арабских купцов, не желавших лишаться огромных доходов от прибыльной торговли с Мономотапой. Португальско-арабская борьба за Юго-Восточную Африку принимала подчас очень острые формы. Она выливалась в вооруженные столкновения, интриги, заговоры, грабежи и убийства.

Португальские колонизаторы видели большую опасность не только в экономической роли арабов, но и в духовном и политическом влиянии ислама, который представлял собой серьезную идеологическую и политическую силу противодействия португальской колонизации. Арабизированные и исламизированные слои населения было очень трудно, а чаще — невозможно интегрировать в созданную европейцами колониальную общественную структуру.

В 1560 г. в Мозамбик прибыл иезуит Гонсалу да Силвейра, которому было суждено стать самым знаменитым из всех католических миссионеров в Юго-Восточной Африке.

Он родился в Алмейриме, где тогда находился королевский двор, при котором служил в качестве главного королевского телохранителя его отец. Получив религиозное воспитание, Силвейра стал фанатичным и активным членом ордена иезуитов [118а, с. 14—15]. Обуреваемый жаждой обращать на истинный путь «погрязших в языческих заблуждениях», Силвейра в 1556 г. покинул Лиссабон, где имел репутацию одного из самых красноречивых проповедников. Во время своего путешествия на восток он услышал о Мономотапе и, находясь в Индии, начал добиваться разрешения возглавить миссио-нерскую миссию в эту «духовно пустынную землю». Получив долгожданное разрешение, Силвейра вместе с двумя другими иезуитами, Андре Фернандишем и Андришем да Коштой, прибыл на о-в Мозамбик. Это путешествие подробно описано в письмах самого Гонсалу да Силвейры и его спутников, хранящихся в библиотеке АН в Лиссабоне и изданных Пайва-и-Пона в 1892 г. [там же]. Как видно из этих источников, пренебрегая предупреждениями колониальных чиновников, иезуиты перебрались на материк и провели семь недель в краале одного вождя в районе Келимане, где обратили в христианство этого вождя и 500 его подданных. После этого, оставив двух своих спутников-иезуитов продолжать работу в основанной им миссии, Силвейра поднялся вверх по Замбези и в конце 1560 г. прибыл в Зимбабве. Здесь проповедник сразу же рьяно взялся за работу, обнаружив истинно иезуитскую изобретательность. При посредничестве Антониу Канаду, который жил при дворе могущественного африканского пранителя, он получил аудиенцию у мономотаны и с первой же беседы начал готовить его обращение в христианство [там же, с. 15].

В докладе о путешествии отца Гонсалу, составленном иезуитской коллегией в Гоа (1561) [137, т. II, с. 104—115], мы читаем: «Мономотапа послал Гонсалу Силвейре большую сумму в золоте, много коров и людей служить ему, так как португальцы сказали ему, что этот падре очень знатен и является одним из главных лиц в Индии. Но падре с великой скромностью и благодарностью за такую щедрость вернул королю его подарки». Дальше в этом документе идет многозначительная фраза, которая показывает, что мономотапа имел уже порядочный опыт общения с колонизаторами и хорошо изучил их разбойнические нравы. «Король был изумлен, увидев среди португальцев человека, который не хотел золота, провизии или людей, которые бы ему служили» [там же, с. 108].

Завоевав таким образом расположение этого правителя, хитрый иезуит с находчивостью опытного шарлатана тотчас же изобретает еще более эффектный, чисто театральный трюк, рассчитанный на то, чтобы окончательно сделать мономотапу своим духовным пленником: «Однажды, когда он служил мессу, несколько знатных лиц королевства проходили мимо дверей и увидели на алтаре очень красивое изображение нашей мадонны, которое падре привез с собой. Они пошли к королю и рассказали, что падре имеет музинга, то есть очень красивую женщину, в своем доме и что его следует спросить об этом. Король направил ему письмо, в котором написал, что ему рассказали, что падре имеет женщину и… что он очень хочет ее видеть. Падре завернул картину в роскошные ткани и принес к королю, но, прежде чем показать ее, сообщил ему через переводчика, что эта дама — божья мать и что все короли и императоры мира — ее слуги. Таким образом подготовив его и увеличив его желание увидеть ее, он приоткрыл картину и показал ее королю и его матери, которые были в восторге… Король попросил падре дать ему эту даму» [там же, с. 109]. Действуя столь ловко, оборотистый монах быстро шел к цели: примерно через 25 дней после прибытия в страну ему удалось обратить в христианство мономотапу, его мать и знатнейших людей королевства [там же]. Деятельность Г. Силвейры вызывала растущее беспокойство арабских купцов, которые опасались, что, став христианином, мономотапа запретит им торговать и будет продавать золото португальцам. Арабы убедили мономотапу, что Силвейра — колдун и португальский шпион, «наговорив ему столь много, что он приказал предать его смерти в тот же день».

Смерть Силвейры произвела огромное впечатление не только в Лиссабоне, но и во всем католическом мире. По словам Дж. Даффи, «на короткое время внимание Рима и Лиссабона было сосредоточено на далекой африканской реке» [281, с. 107]. Пожалуй, ни одно событие в Африке в течение второй половины XVI в. не привлекло внимание Европы в такой степени, как убийство иезуита Силвейры. Обстоятельства его смерти широко комментировались, особенно в сочинениях отцов Общества Иисуса [373, с. 101]. Великий португальский поэт Камоэнс посвятил этому событию несколько строк в одном из своих сонетов [57, т. II, с. 19].

Убийство миссионеров в Африке не было исключительным или даже редким событием. Почему же в таком случае именно убийство Силвейры, а не какого-либо другого миссионера вызвало столь большой резонанс во всей католической Европе? Есть все основания думать, что шумиха вокруг смерти этого иезуита искусственно раздувалась Лиссабоном, так как она давала превосходный предлог для прямого военного вмешательства в дела Мономотапы и установления своего контроля над вожделенными золотыми рудниками.

Из документов можно установить, что сразу же, как только известие о гибели иезуита достигло Лиссабона, началась подготовка военной экспедиции, официальной целью которой было наказание мономотапы за смерть Силвейры. Предстоящая война была «легализована» и объявлена «справедливой» Советом высших прелатов церкви (Mesa da consciencia).

Осуществляя свои захватнические грабительские войны, колонизаторы не забывали подводить под них морально-юридическое основание и придавать им «законный характер» с помощью изобретенной ими доктрины «справедливой войны» и прав, вытекающих из папских булл о законности проповеди Евангелия среди язычников. Лучшей иллюстрацией к этому может служить составленный упомянутым Советом документ от 23 января 1569 г.: «…Императоры Мономотапы часто убивают и грабят своих вассалов и невинных людей и чинят другие дурные дела и тиранства по самым ничтожным поводам. Они приказали убить и ограбить нескольких португальцев, которые пришли мирно торговать, а один из этих императоров приказал убить падре Гонсалу, который приехал проповедовать веру Христа от имени Короля, нашего сеньора, и как его посол, посланный вице-королем Индии… Поэтому члены Совета напоминали условия папских булл… по которым только Королю, нашему сеньору, уступается […] торговля во всех королевствах, островах и провинциях, которые тянутся от мыса Нау и Бохадор до Индии… Король может и должен […] приказать проповедовать святое Евангелие в королевствах и владениях Мономотапы и во всех других завоеванных странах, а если кафры или другие народы завоеванных стран не захотят позволить войти этим священникам и разрешить им проповедовать Евангелие… или будут сопротивляться силой гостеприимству и торговле, которые суть общие права людей, капитаны и вассалы этого короля могут вполне справедливо принять меры обороны, делая все с желательной умеренностью». Король может также «в соответствии со своим правом, особенно в этих завоеванных королевствах и владениях, отменить тиранические законы и злосчастные и противоестественные обряды, особенно несправедливые жертвоприношения невинных, и если аргументы и мягкие средства будут безрезультатны, будет вполне справедливо начать войну и низложить королей и сеньоров, которые этому сопротивляются, и назначить других и осуществить все права справедливой войны, пока эти обряды и несправедливые убийства не будут прекращены» [373, с. 177].

В 1568 г. на португальский трон вступил в возрасте 14 лет король Себастьян. Как бы оправдывая свое прозвище «Африканец», которое он позже заработал за свою неудачную Марокканскую кампанию, юный король, обуреваемый честолюбивыми стремлениями, мечтал о создании огромных колониальных владений к югу от Замбези, растянувшихся от Индийского до Атлантического океана. В качестве первого шага для претворения в жизнь этого грандиозного плана Себастьян решил добиться доступа к золотым ресурсам Мономотапы. У него возникла идея отправить туда большую экспедиционную армию. Главная цель была исключительно практическая: захватить золотые рудники и организовать их эксплуатацию в широких масштабах, чтобы максимально пополнить оскудевшую королевскую казну. Предлогом для этой экспедиции должно было послужить убийство мономотапой Силвейры.

Выдвинутая королем идея вооруженного вмешательства вызвала оппозицию со стороны меньшинства на королевском совете. В конце концов был достигнут компромисс, который сводился к тому, что, прежде чем начать военные действия, командующий экспедицией должен вручить мономотапе ультиматум в связи с недавними грабежами и убийствами португальских подданных, не последним из которых был Гонсалу да Силвейра. Суть этого послания составляло требование разрешить свободный въезд всем португальским торговцам и миссионерам и уплатить компенсацию за прошлые обиды. Кроме того, мономотапа должен был изгнать из своего государства арабов, так как их присутствие наносит ущерб интересам Португалии.

Командующим экспедицией король Себастьян назначил бывшего генерал-губернатора Индии Франсиску Баррету, которому были обещаны должность губернатора Мономотапы и титул «завоеватель рудников» [79, т. II, док. 29, с. 173; 271, т. II, с. 13], что, между прочим, ясно указывает на главную цель его экспедиции. В качестве советника ж Баррету был приставлен иезуит Франсиску-де Монкларуш. В экспедиции принял участие также великий магистр Ордена св. Яго Васку Фернандиш Омем. В распоряжение Баррету была предоставлена тысяча добровольцев, в том числе много дворян, которым были пожалованы крупные суммы из королевской казны и обещано возобновлять эти пожалования ежегодно до тех пор, пока задача экспедиции не будет выполнена. Экспедиция была хорошо экипирована оружием, амуницией, вьючными животными и всевозможными припасами [137, т. VI, с. 357—358].

По свидетельству современника этих событий хрониста Диогу-де Коуту, «ввиду новизны этой экспедиции, а также того, что ее целью было открытие золотых рудников, весь Лиссабон был приведен в волнение» [70, с. 358]. О том, какое большое значение придавал королевский двор экспедиции Баррету, свидетельствуют те огромные полномочия и невиданные привилегии, которые были даны ее руководителю. Диогу-де Коуту сообщает, что «было принято решение… ежегодно, до тех пор пока завоевание не будет закончено, предоставлять ему 100 тыс. крузадо и 500 людей и что, если ему случится, плывя в Индию, встретить в море вице-короля или губернатора, те должны поднять свои флаги и зажечь огни, а в случаях, когда они могут быть вовлечены в войну, они должны командовать вместе, советуясь друг с другом. И что по его приказам чиновники казначейства Индии должны предоставлять средства для снабжения провизией его флота» [там же]. Баррету отплыл из Лиссабона в апреле 1569 г. с флотом из трех судов. Ему был дан строгий приказ не предпринимать ничего, не посоветовавшись с иезуитом Франсиску-де Монкларушем. Согласно сведениям хрониста Д.-де Коуту, учитывая нездоровые климатические условия в нижнем Замбези, Баррету и многие участники экспедиции предлагали идти к рудникам сушей из Софалы. Монкларуш же настаивал на том, чтобы двигаться вверх по р. Замбези. В связи с возникшими разногласиями Баррету созвал совещание высших командиров, на котором, по свидетельству хрониста, заявил, что «он имеет инструкции не предпринимать шагов в отношении завоевания рудников, не советуясь с отцом Франсиску Монкларушем, который при этом присутствовал» [там же, с. 361—362].

По утверждению Д.-де Коуту, в конце концов монах добился своего, и Баррету, помня полученный приказ, решил действовать по его совету. Эти сведения Д.-де Коуту, впрочем, нельзя считать абсолютно точными. Их достоверность вызывает сомнение при сопоставлении с письмом В. Омема Луишу да Силве от 15 февраля 1576 г. [210], в котором говорится о хорошем взаимопонимании между Ф. Баррету и отцом Монкларушем. В обнаруженном сравнительно недавно другом письме В. Омема также нет никакого упоминания о разногласиях между иезуитом и Ф. Баррету [259, т. V, ч. 1, с. 93—103].

Баррету отплыл из Мозамбика со всеми своими людьми, лошадьми, ослами, верблюдами, оружием и инструментами для работы на рудниках и, поплыв вверх по р. Куама (Замбези), достиг Сены. Здесь в ноябре 1569 г. он разбил лагерь. С началом ранних дождей многие из его людей заболели малярией. Португальцы заподозрили живших неподалеку арабов в том, что они отравили продукты [70, с. 364—369].

Баррету «приказал им тайно окружить мавританскую деревню… они убивали всех, кто попадался им на пути, а главных людей взяли в плен» [там же, с. 370]. Как свидетельствует Д.-де Коуту, португальцы ежедневно привязывали пленных «попарно к жерлам больших пушек, которые разрывали их на куски, чтобы вселить ужас в других». Единственное исключение они сделали для одного араба, пожелавшего принять христианство. К нему было проявлено «снисхождение»: вышеописанная казнь была «великодушно» заменена… повешением [там же, с. 372].

Но после этой зверской расправы смертность среди португальцев не только не уменьшилась, но продолжала возрастать. Между тем Баррету послал своего эмиссара с охраной к мономотапе, чтобы получить его разрешение наказать вождя племени монгас, который восстал, а затем пройти в район рудников в Манике. Первое требование было лишь предлогом для второго. Пройдя 150 миль до резиденции мономотапы и действуя согласно полученным инструкциям, посланец, как сообщает Д.-де Коуту, «в день, когда должен был получить аудиенцию, направил какого-то португальца со стулом и ковром, которые были помещены напротив трона мономотапы и близко от него, после чего посол вошел со всеми португальцами, которые были (вопреки принятому в Зимбабве этикету.— А. X.) одеты, обуты и с оружием» [там же, с. 372—373]. Посол вернулся в Сену, сообщив, что мономотапа не только согласился удовлетворить требования Баррету, но и предложил ему 100 тыс. человек, но Баррету отказался от этой помощи, так как, видимо, опасался, что это может помешать его планам [там же].

Получив радостное известие, Баррету с 500 оставшимися в живых мушкетерами и 23 лошадьми двинулся «а юг. Ему предстояло пройти через княжество Китеве, владыка которого был в полувассальной зависимости от Мономотапы. По свиде-тельству Сантуша, Баррету пришлось вести „великие и жестокие войны с Китеве, королем земель между Софалой и Маникой, ибо тот постоянно старался помешать ему пройти к упомянутым рудникам, расположенным в королевстве одного из его соседей по имени Чиканга, а губернатор не мог достигнуть рудников, не пройдя через все королевство Китеве… Причиной его отказа было отчасти нежелание, чтобы португальцы имели дела и торговлю с его врагом Чиканга и доставляли в его страну много тканей и бус для обмена их на золото из его рудников, благодаря чему тот мог стать богатым и могущественным… а отчасти нежелание, чтобы португальцы получили сведения о его стране, пересекая все его королевство“ [131, с. 217].

Правитель Китеве оказал упорное сопротивление португальской армии. По свидетельству Сантуша, он дал им «много сражений, дерясь против португальцев очень храбро и доставляя Баррету много трудностей» [там же].

Вооруженные лишь дротиками и стрелами, африканцы сознавали превосходство огнестрельного оружия европейцев. Не будучи в состоянии противостоять этому оружию в открытом бою, они прибегли к тактике пассивного сопротивления. Они стали прятать на пути следования португальцев все съестные припасы и уходить из своих деревень в леса. «Так, страдая от голода и постоянной войны, с оружием на плечах, португальцы добрались до города… где жил Китеве, который, услышав об их прибытии, бежал к бывшим поблизости высоким горам со своими женами и большинством людей этого города, взяв их как свою охрану, так что, когда Франсиску Баррету достиг города, он встретил лишь слабое сопротивление и, предав город огню, сжег его большую часть» [там же, с. 218].

Совершив этот традиционный мрачный церемониал португальских колонизаторов, Баррету с оставшимся войском устремился к главной цели своего предприятия — к району Маника, где были расположены заветные золотые рудники. Правитель княжества Чиканга встретил его очень радушно. По свидетельству Сантуша, он послал Баррету множество коров и других даров и поручил сказать ему, что «он в восторге видеть его в своем королевстве» [там же].

Баррету поблагодарил за гостеприимную встречу и послал правителю множество тканей и бус. Воспользовавшись гостеприимством и излишней доверчивостью этого вождя, Баррету сумел навязать ему соглашение, по которому португальцы впредь получали право беспрепятственного въезда в Манику и могли свободно обменивать свои товары на золото [там же]. Заключив столь выгодный договор, колонизаторы были уверены, что сумеют быстро прибрать к рукам золотые рудники, но их ждало разочарование, которое современник этих событий Сантуш описал следующим образом: «Когда португальцы оказались в стране золота, они думали, что тотчас же смогут наполнить им мешки и унести столько, сколько найдут, но когда они про-вели несколько дней около рудников и увидели, с какими трудностями, трудом и риском для жизни кафры извлекают его из недр земли и скал, их надежды были развеяны» [там же]. После этого Баррету решил вернуться в Софалу, пройдя тем же путем, каким пришел в Манику, и готовился к новым сражениям с владыкой Китеве. Однако на этот раз правитель Китеве не рискнул оказать сопротивление европейцам, а счел за лучшее послать Баррету предложение о мире, «которое тот принял с большой радостью, желая обеспечить этот путь для торговцев из Софалы». Согласно договору капитан Софалы должен был впредь давать Китеве ежегодно 200 кусков ткани, а взамен тот разрешил португальцам свободный проход через свои земли в «королевство» Чиканга [там же, с. 219].

После похода в Манику Баррету направился со своим войском в Чикоа, где, по слухам, находились серебряные рудники. Для этого ему предстояло пройти через земли монгас (вассалов мономотапы), которые, по словам Сантуша, были «расположены на южном берегу реки (Замбези), как и Сена и Тете».

Сантуш описывает монгас как «черных язычников, очень храбрых и самых воинственных из всех племен, которые жили тогда на этих реках, и поэтому они доставили великие трудности нашим завоевателям, с которыми у них было множество битв» [там же, с. 263]. По мнению некоторых исследователей, монгас были предками народности шона.

В боях с португальскими завоевателями монгас проявляли исключительное упорство и мужество. Особенно тяжелый характер носила трехдневная битва с монгас в июле 1572 г. к югу от Замбези между Сеной и Тете. Благодаря мушкетам, арке-бузам и пушке 600 португальцев, поддержанных 200 африканцами, сумели нанести поражение 10—12 тыс. монгас, воору-женных луками, копьями и топорами [310].

Сантуш рассказывает, что перед сражением из рядов африканцев вперед вышла старая женщина, которая, бросив горсть пыли в сторону португальцев, заявила, что ослепит их всех, после чего их легко будет разбить и взять в плен. Благодаря этому обещанию колдуньи африканцы двинулись настолько уверенные в победе, что взяли с собой веревки, чтобы связать португальцев, как овец. Однако выстрелом из фальконета эта женщина была убита. «За это губернатор снял с шеи цепочку с талисманом и надел ее на шею главному канониру… Кафры же были крайне удивлены неожиданным событием и опечалены смертью своей колдуньи, на которую очень надеялись. Однако они были не так напуганы, чтобы оставить битву, но, наоборот, начали се и сражались очень храбро» [131, с. 264].

Описание этого инцидента мы находим и у Д.-де Коуту, который подтверждает, что гибель колдуньи «не помешала кафрам обрушиться на наших людей… с неистовыми криками и воплями, размахивая своими мечами и дротиками, которые они называют помберас» [70, с. 376].

Баррету приказал подпустить наступавших плотными рядами монгас поближе, а затем с близкого расстояния открыть по ним огонь из фальконетов и ружей. По словам-де Коуту, «этим залпом было убито столько людей, что поле покрылось трупами, а когда дым рассеялся, кавалерия и пехота атаковали приведенную в замешательство толпу кафров. Их рубили до тех пор, пока они не отступили, оставив на поле боя более шести тысяч трупов, не считая многих умерших в пути» [70, с. 377].

Второй бой два дня спустя был еще более яростным. Монгас использовали боевой порядок в виде полумесяца, который позже применяли и сделали знаменитым зулусы в борьбе с англичанами. Это принесло монгас блистательную победу. В третьем бою португальцы, число которых было значительно уменьшено войной и болезнями (главным образом сонной болезнью, вызываемой мухой цеце), были вынуждены защищаться за частоколом, затем отступить в Сену. Огромная армия, с которой Баррету начинал свою экспедицию, теперь уменьшилась до 180 человек. Это были уже не прежние блиставшие выправкой и верящие в легкий успех сытые и самонадеянные солдаты, а истощенные, больные, голодные люди, не думающие ни о чем другом, как только поскорее выбраться из «проклятого африканского ада». Через две недели после возвращения в Сену в мае 1573 г. Баррету заболел и умер от малярии. Его преемник Васку Фернандиш Омем, действуя в соответствии с особыми инструкциями, которые следовало вскрыть только в случае смерти Баррету, и советами иезуита Монкларуша, погрузил остатки разбитого войска на корабли и отплыл в Европу [83, с. 132; 281, с. 38].

Итак, первый этап войны Португалии против Мономотапы (1569—1573) закончился бесславно для португальцев. Колонизаторы на горьком опыте убедились, что захват золотых рудников — задача гораздо более трудная, чем они предполагали. По словам историка Даффи, «старый солдат Омем испытывал жгучую боль от толков по поводу провала знаменитой экспедиции» [281, с. 38]. Собрав новую армию более чем из 400 солдат, Омем, учитывая печальный опыт своего предшественника, решил достигнуть Маники не речным, а сухопутным путем.

В августе 1574 г. он отплыл в Софалу. Прибыв в этот порт, он направился к золотоносным землям Маники. Ему также предстояло пройти через земли вождя Китеве, который, по словам-де Коуту, был «великим господином, самым могущественным из всех кафров в этих местах, за исключением мономотапы» [70, с. 387].

Чтобы задобрить этого вождя, Омем послал ему богатые подарки, прося разрешить ему пройти к рудникам. Однако правитель Китеве решительно воспротивился этому, поскольку, как сообщает источник, «он очень ценил торговлю португальцев, которая шла через Софалу и давала ему одежду и бусы, которые для этих кафров большее сокровище, чем для нас то, что собирался открыть губернатор, и он опасался, что, как только рудники будут открыты, все эти товары пойдут в королевство Чиканга, а он потеряет прибыли, получаемые от этого» [там же, с. 387—388].

Будучи не в состоянии воспрепятствовать продвижению конкистадоров силой оружия, Китеве, по свидетельству участника этих событий-де Коуту, решил применить уже апробированную тактику и «приказал прятать все съестные припасы и уходить из всех краалей, где должны были пройти наши люди, а также засыпать все колодцы». Относившийся к африканцам со свойственным колонизаторам презрением,-де Коуту в данном случае не может скрыть своего восхищения и изумления их изобретательностью и многозначительно добавляет: «Это показывает, что, хотя они кафры, они уж не такие варвары, чтобы не суметь использовать ту же стратегию, которую применяли короли Персии… когда в их королевство вторглись турки» [там же, с. 388]. После нескольких стычек с местными племенами Омем достиг заветной цели своей экспедиции и разбил лагерь недалеко от места, где находится современный Умтали. Здесь, как это видно из письма Омема королю, он в течение девяти дней исследовал рудники, вырыл 600 ям и взял образцы золота в слитках и в порошке [259, т. V, ч. 1, с. 95]. Осмотрев рудники, португальцы еще раз убедились, что без применения механизированного и квалифицированного труда добыча руды будет малоэффективной. Вернувшись в Софалу, Омем затем прошел на север. Португальцы проплыли на лодках по Замбези 150 лиг, оставив позади Сену и Тете. Когда река перестала быть судоходной, они двинулись по берегу и прошли еще 150 лиг, достигнув земель, принадлежавших сашурро. Запасшись там продовольствием, экспедиция шла еще 42 дня, пока не достигла района серебряных рудников в Чикоа. Омем добился от послов мономотапы передачи этих рудников в его собственность. Однако местный вождь Манаша отказался передать ему рудники, за что был схвачен и отправлен в Мозамбик. Сам Омем так описывал эти события в письме королю: «Туда прибыли три посла от мономотапы и отдали мне во владение все эти горы Бокиза и Чикоа. Они сказали сеньору Манаша, чтобы он немедленно отдал мне ямы, из которых добывают серебро, но тот не захотел это сделать, за что я его схватил… и держал в своей палатке закованного в цепи 16 дней». Манаша отказался сообщить врагам интересовавшие их сведения [259, т. V, ч. 1, с. 102]. Тогда португальцы предприняли интенсивные поиски серебряных рудников. Сантуш сообщает по этому поводу следующее: «Ни один кафр не осмеливался указать точное местонахождение рудников, ибо они очень боялись, что португальцы после открытия их отнимут у них земли и выгонят их, и потому они теперь все бежали, оставив страну португальцам, а также и для того, чтобы кто-нибудь из них не мог быть схвачен и принужден силой или пытками раскрыть тайну» [131, с. 282].

Таким образом, перед нами совершенно определенная картина массового героизма африканцев в борьбе с португальскими колонизаторами; народ Чикоа, поголовно ушедший в леса, продемонстрировал не только большую силу духа, готовность к самопожертвованию, но и высокую степень организованности. Как видно из источников, не нашлось ни одного предателя, несмотря на «обещания и щедрые подарки, которые губернатор предложил каждому, кто покажет эти рудники» [там же].

В связи с этим Сантуш рассказывает весьма любопытный случай: «Однако в стране нашелся один кафр, который, рассчитывая на выгоды, которые он мог получить… решил показать ему камни, содержащие серебро, добытые на этих рудниках, но зарытые в другом месте, уверяя, что это и было место рудников. Это решение он осуществил и однажды ночью тайно прошел к месту, где, как он знал, были рудники, и, вытащив два камня весом около четырех или пяти фунтов каждый, зарыл их на большом расстоянии от рудников». После этого «он пошел к губернатору и сказал ему, что желает тайно раскрыть ему место рудников… при условии, что он даст ему за это определенное количество тканей и бус. Губернатор с великой радостью обещал дать ему все, что он просил, и, чтобы удовлетворить его, приказал дать ему несколько кусков ткани, а также приказал собрать роту солдат и пошел с ними и с кафром к месту, где он зарыл камни… Выкопав большой кусок земли, они обнаружили камни, при виде которых португальцев охватила радость и восторг. Трубы и барабаны в лагере помогли в праздновании этого открытия. Поскольку наступили сумерки, кафр сказал губернатору, что хочет идти домой, и что, поскольку рудники уже открыты, он вернется рано утром. Губернатор позволил ему уйти, думая, что на него можно надеяться, так как он должен вернуться за тканью, в добавление к той, которую уже получил, но он никогда не вернулся» [131, с. 283].

Когда обманутый португальский губернатор понял, что его попросту оставили в дураках, он решил отказаться от попытки завладеть рудниками.

«Видя, что нет средств открыть рудники и что все кафры страны бежали с провизией и он не может оставаться там много дней из-за нехватки продуктов, он спустился вниз по реке к Сене, оставив в Чикоа 200 солдат» [там же, с. 284]. Эти солдаты, укрывшиеся за частоколом в Чикоа, оказались в необычайно трудном положении, будучи со всех сторон окружены враждебным населением, стремившимся во что бы то ни стало-избавиться от ненавистных чужеземцев. «Солдаты оставались в этом месте несколько месяцев, но не нашли никого, кто бы показал им то, что они желали знать, никого, кто бы продал им за деньги провизию, которую они просили, и потому они вынуждены были отнимать ее силой у кафров и предприняли несколько походов в окружающую страну, где захватили много провизии и коров» [там же].

Понимая, что штурм укрепленного португальского форта — дело рискованное, африканцы решили покончить со своими врагами с помощью хитрости. Они послали своих людей сказать португальцам, что, «так как они их друзья, они раскроют им место серебряных рудников, которые те так страстно желают знать, чему наши люди очень обрадовались, думая, что трудности и голод, от которых они страдали, после открытия рудников будут хорошо вознаграждены» [там же]. Оставив 40 человек для охраны форта, 150 португальцев двинулись, вслед за проводниками к высокой горе, где, как те уверяли, и находились рудники. Но как только отряд вступил в густые заросли, на него набросились спрятанные в засаде три тысячи вооруженных африканцев, «убивая и раня как можно больше». И. поскольку португальцы «были окружены зарослями, и атакованы, со всех сторон врагом и не могли сражаться в соответствующем порядке, они были почти все убиты» [там же, с. 285]. Вскоре после этого были уничтожены и остатки португальского гарнизона, находившиеся в форте.

Таким образом, попытки Баррету и Омема овладеть богатствами междуречья окончились провалом, натолкнувшись на массовое сопротивление африканских племен.

Судьба двух экспедиций убедила португальскую корону в бесполезности попыток захватить хинтерланд Юго-Восточной Африки. Вскоре после этого Восточной Африке был дан статус капитании, подчиненной вице-королю Индии [281, с. 38].

Португальцы теперь не рисковали выходить далеко за пределы своих крепостей в Тете, Сене, Мозамбике, Софале и других местах, расположенных недалеко от побережья. Но и там их жизнь не была безмятежной.

В 90-х годах XVI в. португальцам пришлось вести изнурительную войну с воинственным и свободолюбивым племенем мазимба (зимба), обитавшим вдоль северного берега Замбези, напротив форта Сены, и принадлежавшим к этнической группе марави.

Историю этой войны незаслуженно обходят молчанием буржуазные историки, хотя она может служить неотразимым аргументом против распространенной легенды о том, что африканские народы легко подчинились португальской колонизации, ибо якобы были неспособны к сколько-нибудь длительному организованному сопротивлению.

Сантуш рассказывает, что, когда он был в Сене, мазимба вторглись на территорию одного лояльного по отношению к португальцам вождя, захватили его крааль и убили многих его соплеменников. Этот вождь, бежавший под защиту португальцев в Сену, просил капитана Андре-де Сантьягу о помощи. Капитан решил действовать, по-видимому, не столько из желания помочь вождю, сколько из опасения усиления мазимба, которые могли в будущем быть серьезной угрозой для форта Тете. «Поэтому, сделав все необходимые приготовления для этой войны, он выступил, взяв с собой большое число португальцев из Сены с ружьями и двумя тяжелыми пушками из форта. Прибыв к тому месту, где были мазимба, они увидели их за сильным двойным деревянным палисадом с валом и амбразурами для стрел, окруженным очень глубоким и широким рвом, за которым враги вели себя вызывающе» [131, с. 294].

Это и другие свидетельства источников дают основание полагать, что мазимба были знакомы с фортификационным искусством и были отличными военными тактиками.

Сантьягу, видя, что «предприятие будет гораздо серьезнее, чем он предполагал», и что «он привел слишком мало людей, чтобы атаковать столь сильного врага и его крепость», раскинул лагерь и послал письмо капитану Тете Чавесу. Тот поспешил на помощь с отрядом 100 человек. Однако мазимба узнали о подходе португальских подкреплений и решили любой ценой помешать их соединению. Они послали своих разведчиков, которые должны были вести постоянное наблюдение за колонной Чавеса и сообщать о ее маршруте. Узнав от этих агентов, что португальцы расстроили свой боевой порядок и беззаботно спят в гамаках и паланкинах, которые несут рабы, мазимба ночью под покровом темноты тайно покинули крепость «и внезапно напали на них с такой стремительностью, что в короткое время они все были убиты, ни один не остался живым. Когда они были мертвы, мазимба отрезали им ноги и руки, которые унесли на спине вместе со всем их багажом и оружием» [131, с. 295].

По свидетельству Сантуша, который сам был очевидцем этих событий, мазимба «отпраздновали победу, играя на множестве дудок и барабанов. На следующий день на рассвете они вышли из крепости. Вождь был одет в ризу… неся в левой руке золотой кубок, а в правой — дротик. Все другие зимба несли на спинах конечности португальцев и голову капитана Тете на острие длинного копья и били в барабан, который они взяли у него. Так, с громкими криками и воплями они прошли на виду у Андре-де Сантьягу и всех бывших с ним португальцев и показали им все эти вещи. После этого они отступили в свою крепость, угрожая, что то, что они сделали с людьми из Тете, которые пришли на помощь их врагам, они сделают и с ними» [131, с. 296].

Эта демонстрация, проведенная мазимба, имела именно тот психологический эффект, на который они рассчитывали. Приведенные в ужас этим зрелищем, португальцы решили с наступлением ночи незаметно уйти от крепости. Однако улизнуть незамеченными им не удалось. В тот момент, когда они пытались переправиться через реку, «их услышали мазимба, которые сделали вылазку из своей крепости и обрушились на них на берегу реки. Среди убитых был и Андре-де Сантьягу». Всего они убили в этих боях 130 португальцев, в том числе капитанов фортов Тете и Сена. При этом их собственные потери были ничтожными. Эти чувствительные поражения мазимба нанесли португальцам в 1592 г. После этого победоносные мазимба практически стали хозяевами обоих берегов Замбези в районе Сены, чиня препятствия португальскому судоходству и торговле. В 1593 г. капитан Мозамбика Педру-де Соуза решил наказать и отогнать от Замбези это ставшее опасным для португальцев племя. Он двинулся против них во главе большого войска из 200 португальцев и 1500 африканцев. Переправившись на другой берег Замбези, он прошел сушей к крепости мазимба и разбил лагерь в том же месте, что и его неудачливый предшественник Сантьягу. Там он приказал открыть огонь из пушек по стенам крепости, но зто не дало эффекта, так как они были сделаны из дерева и усилены земляным валом [131, с. 297].

Педру-де Соуза, «видя, что его артиллерия не смогла поколебать вражескую стену, решил войти в крепость и взять ее штурмом и для этой цели приказал наполнить часть рва, что и было сделано, — рассказывает Сантуш, — с великими трудностями и опасностью для наших людей, так как зимба со стены ранили и убили некоторых из них стрелами. Когда часть рва была заполнена, большое число людей с топорами в руках приблизились к частоколу и начали его срубать, но зимба со стены начали лить на них столько кипящего жира и воды, что почти все были ошпарены и тяжело ранены, особенно нагие кафры, так что никто не осмеливался подойти близко к частоколу, потому что они боялись кипящего жира и из-за страха перед железными крюками, похожими на длинные гарпуны, которые зимба просовывали через амбразуры в стене, раня и захватывая всех, кто подходил близко». Поэтому капитан приказал отступить, и остаток дня был посвящен оказанию первой помощи раненым и получившим ожоги. На следующее утро-де Соуза приказал собрать сучья деревьев, из которых были сделаны огромные плетеные башни, которые он распорядился поставить напротив крепостной стены и наполнить землей, «чтобы солдаты могли на них сражаться с помощью ружей, а зимба не посмели появиться на стене и лить кипящий жир на людей, срубающих частокол» [131, с. 298].

Самонадеянный-де Соуза считал, что его остроумная идея неизбежно приведет мазимба к гибели. Но изобретательному португальскому командующему трудно было конкурировать с еще более изобретательными мазимба. На военную хитрость они ответили военной хитростью. Через своих агентов они распространили в лагере португальцев ложный слух о том, что форт Сена осажден большим войском какого-то могущественного африканского вождя и что жены и дети португальцев подвергаются там смертельной опасности. «Эта ложная информация была распространена по лагерю, и жители Сены пошли к капитану и просили его оставить осаду зимба и обратить внимание на то, что гораздо важнее, так как в противном случае они вынуждены будут вернуться домой и покинуть его» [131, с. 298—299].

Рискуя потерять все свое войско,-де Соуза вынужден был согласиться на возвращение в Сену. Однако когда он снял осаду и пытался ночью бесшумно перейти на другую сторону реки, мазимба атаковали португальцев, убили многих из них и захватили обоз и артиллерию. После этого поражения-де Соуза с остатками разбитой армии вернулся в Сену, а оттуда в Мо-замбик.

Положение мазимба после этого значительно улучшилось, а их могущество окрепло. Одержав ряд военных побед над португальцами, мазимба почувствовали себя настолько уверенно, что решили совершить поход на северо-восток к богатым городам побережья.

Как свидетельствует Сантуш, «они вышли из своей страны и начали обрушивать свою ярость на соседей, и они пересекли все королевства Кафрии, двигаясь все время на восток». Далее Сантуш, который не избежал присущих португальцам того времени предубеждения и ненависти к мазимба, явно утрируя факты, пишет: «Они двигались через эти земли, разрушая и грабя все, что находили, и пожирая всякое живое существо… не щадя никого, за исключением кафров, которые приходили к ним и желали сопровождать в этой экспедиции и которых они принимали в свою армию».

Далее Сантуш пишет, что «они собрали более 15 тысяч воинов, с которыми они оставили опустошенными все земли, которые пересекли, так что они, видимо, были жестоким бичом и карой, которую Бог решил послать на Кафрию» [131, с. 300].

Попытки представить мазимба в виде кровожадных каннибалов скорее всего были связаны с необходимостью найти какое-то оправдание позорным поражениям, которые терпела от этого племени португальская армия, пользовавшаяся репутацией одной из лучших армий того времени.

Нельзя не заметить одну характерную особенность португальских хроник и сочинений XVI—XVII вв.: как только португальцы терпят военное поражение от какого-либо африканского племени или народа, так это племя или народ оказывается под пером португальских хронистов «племенем варваров-людоедов», с которыми невозможно сражаться, так как они едят человеческое мясо. Обвинение в людоедстве происходило, по-видимому, не столько из реальных фактов, сколько из желания спасти репутацию португальского оружия и португальской короны и попытаться найти причину поражений не в военно-тактических ошибках и просчетах португальских военачальников и мужестве и стойкости африканцев, а в физическом отвращении португальцев к антропофагам.

Некоторые источники дают повод думать, что наблюдавшееся среди ряда африканских племен людоедство было не более чем актом мести, долженствовавшим символизировать ненависть и презрение к врагу. Прав был французский просветитель XVIII в. Рейналь, который писал: «Кажется, что одно мщение приправляет пищу, противную человечеству».

Достигнув о-ва Кильва, мазимба подвергли его длительной осаде, разбив лагерь на материке и лишив остров подвоза продовольствия. После нескольких месяцев блокады один араб — предатель, желавший получить часть добычи, провел мазимба на остров по известному ему броду. Мазимба ворвались в город и начали убивать спавших и не подозревавших об измене жителей.

По данным, приводимым Сантушем, всего было убито более трех тысяч мужчин и женщин. «Они ограбили весь город Кильва, в котором нашли огромную добычу и богатства» [там же, с. 301]. В связи с этим Сантуш рассказывает любопытный эпизод, который показывает, что мазимба были присущи почти рыцарские понятия о чести и римское благородство и ненависть к предателям. Когда город был разграблен, вождь мазимба послал за тем арабом, который показал секретный брод. Когда к нему подвели предателя и всех его родственников, «он повернулся к этому мавру и сказал: „Я не хочу, чтобы продолжало жить такое ничтожное существо, как ты, ибо ты столь жесток, что ради собственной корысти предал свою страну и своих соотечественников в руки врагов“. И, повернувшись к кафрам, он сказал: «Возьмите этого ничтожного человека и всю его семью, свяжите им руки и ноги и бросьте в море на съедение рыбам, ибо не годится, чтобы кто-нибудь , принадлежащий к столь жалкой расе, остался живым“. Приказ был приведен в исполнение, и этот приговор был, конечно, приговором не варвара, каким был этот человек, а мудрого человека, и он показывает, на каком основании Александр Великий сказал, что, хотя он пользовался предательством тех, кто сдавал ему города, он ненавидел предателей» [там же, с. 301—302].

Разрушив и разграбив Кильву, мазимба продолжили свой поход на север и, двигаясь вдоль побережья, захватили и подвергли разграблению Момбасу, после чего направились к Малинди. Султан Малинди был крайне встревожен известиями о приближении непобедимой армии мазимба, только что разрушившей Кильву и Момбасу. Он возлагал все свои надежды на португальский гарнизон из 30 солдат во главе с опытным капитаном Мендишем-де Васконселушем. Сантуш так описывает последовавшие за этим события: «Зимба подошли к Малинди с великой наглостью и хвастовством, как люди, которые никогда не боятся никакой нации, и атаковали город с огромной стремительностью. Хотя наши солдаты убили многих из них из ру-жей, некоторые сумели вскарабкаться в разных местах на стену, которая была низкой, и уже почти овладели валом. Жестокая битва разгоралась со всех сторон. В это время более трех тысяч кафров, называемых моссегуэжо, друзей короля Мелинди, пришли к нему на помощь… Они атаковали зимба с тыла с такой храбростью и силой, что в короткое время помогли разбить и обратить их в бегство» [там же, с. 303]. Почти все мазимба были убиты. Только вождь и около 100 человек спаслись и, держась одной группой, вернулись в свою страну тем же путем, каким и пришли. Так были разбиты в Малинди с помощью племени моссегуэжо грозные враги португальцев — мазимба, долгое время наводившие трепет на колонизаторов. Так за-кончился беспримерный в XVI—XVII вв. в Африке поход племени мазимба от Сены до Малинди, во время которого они побе-доносно прошли 300 лиг (1500 км), разбивая и уничтожая встречавшихся на пути бесчисленных противников.

Наряду с мазимба другим могущественным противником поргугальцев в Восточной Африке в конце XVI в. было воинственное племя макуа, жившее неподалеку от о-ва Мозамбик. В 80-х годах XVI в. это племя совершало частые набеги на принадлежавшие португальцам на побережье материка плантации, сады и пальмовые рощи, опустошало их, убивая при этом многих европейцев. Напуганные набегами макуа, португальцы даже стали покидать свои фазенды на побережье. По словам Сантуша, макуа имели также обыкновение «подходить к домам и требовать ткани, пищу и вино, и, если им в этом отказывали, они забирали силой и часто сжигали дома и срубали пальмовые деревья» [там же, с. 312].

С целью положить конец набегам макуа капитан Мозамбика Нуно Велью Перейра, собрав войско в 400 человек, из которых 40 были португальцами, двинулся в 1585 г. к краалю вождя макуа по имени Мауруза. Тайно под покровом ночи переправившись на материк, португальцы напали на крааль, сожгли его и убили многих африканцев. Оставшиеся в живых макуа бежали в леса, где, собравшись вместе, решили отомстить португальцам за смерть своих соплеменников. С этой целью они устроили засаду на их обратном пути в Мозамбик. Сантуш так рассказывает об этом: «Португальцы, видя, что нечего больше делать в краале, так как он сожжен, а кафры, которые в нем жили, или сбежали, или были убиты, полагая, что нет больше опасности, отдали рабам свои ружья, а сами залезли в гамаки, которые несли на плечах другие рабы, и так отправились в Мозамбик в отдалении друг от друга и без всякого порядка, как если бы они путешествовали в безопасности. Поджидавшие их кафры… обрушились на них с такой стремительностью и яростью, что убили всех, за исключением двух-трех португальцев и нескольких кафров, которые бежали в леса, где прятались три дня, а затем вернулись в Мозамбик с вестью о несчастье, постигшем их товарищей» [там же, с. 313].

В связи с этим Сантуш отпускает следующее многозначительное замечание, которое, несомненно, было результатом богатого и горького опыта: «Многие другие подобные катастрофы случались в этих землях с португальцами из-за великой самоуверенности и презрения, с которым они относились к кафрам» [там же].

Таким образом, даже португальский хронист, сам отнюдь не отличавшийся избытком теплых чувств к африканцам, вынужден признать, что конкистадоры часто терпели военные неудачи в борьбе с африканцами из-за своей невероятной кичливости, аристократической спеси, зараженности расовыми и сословными предрассудками и недооценки интеллектуальных возможностей африканцев. Замечание Сантуша любопытно еще и в другом отношении. Получившие не один горький урок в сражениях с африканцами, португальцы постепенно вынуждены были менять свои оценки и стали считать их серьезными и опасными противниками, отличающимися силой, ловкостью, храбростью, умом, а также необыкновенной сметливостью и находчивостью.

После разгрома войска Перейры Мауруза еще некоторое время продолжал вести ожесточенную войну против португальцев, но потом, понимая бесперспективность борьбы против имевших огнестрельное оружие европейцев, заключил с ними мир [там же, с. 313].

В начале XVII в. Мономотапа переживала внутренние трудности из-за восстаний вассально-зависимых князей против центральной власти. Правителем государства в это время был Гатси Русере (1596—1627), первый из правителей империи, власть которых зависела от европейской поддержки.

Самым ценным источником для изучения истории взаимоотношений этого правителя с португальцами является написанная Антониу Бокарро в 1630-х годах «История Индии» [137, т. III]. Бокарро был хранителем архивов в Гоа с 1631 г. и имел возможность читать все документы, которые проходили через руки вице-короля. Его «История», которая была послана в Лиссабон в 1636 г., охватывает главным образом период 1612—1617 гг., но события, связанные с мономотапой, излагаются с 1597 г. Как видно из свидетельств этого хрониста, португальцы неоднократно приходили на помощь мономотапе и при этом каждый раз стремились извлечь из этого для себя максимальные выгоды в торговле и в использовании золотых и серебряных рудников. Первый раз они помогли Гатси Русере в 1597—1599 гг., когда против него восстал вождь Чунзо, который с большим войском подошел к столице Мономотапы — Зимбабве. Чунзо послал против мономотапы две большие армии. Одна из них под руководством вождя Капампо подошла к Замбези и продвинулась до Массапа. Гатси Русере обратился за помощью к португальцам, и объединенная армия португальцев и каранга во главе с его дядей нингомоаша выступила навстречу мятежному войску. Услышав об этом, Капампо начал отступать, уничтожая все продовольственные запасы на своем пути. В результате, сообщает Антониу Бокарро, «нашим людям, которые преследовали его, нечего было есть, и голод заставил их вернуться и оставить преследование врага» [137, т. III, с. 362]. Вспыльчивый и жестокий мономотапа был столь разгневан неудачей похода нингомоаша, что приговорил его к смерти, хотя «тот был его дядей и вторым лицом в королевстве». Второе войско Чунзо продвинулось до р. Мотамбо и заняло позицию неподалеку от резиденции мономотапы [там же].

 

 

Командующий этим войском Чиканда послал подарок мономотапе и сообщил, что он изменит Чунзо и станет вассалом мономотапы при условии, если ему будет дано право владеть районом, который он занял. Мономотапа согласился на это, но через два года, когда Чиканда ограбил нескольких рабов, занимавшихся торговлей по поручению своих хозяев-португальцев, война была возобновлена. Жители Сены и Тете сформировали армию, состоявшую из 75 португальцев и двух тысяч африканцев. Во главе войска етал капитан Тете Бельчиор-де Араужу. К ним присоединились 30 тыс. воинов Мономотапы. Обнаружив лагерь Чиканды, в котором находилось 600 воинов, каранга и португальцы подвергли его осаде, обстреливая из кремневых ружей [там же, с. 363]. Поняв, что его положение безнадежно, Чиканда предложил сдачу при условии, что будут пощажены его люди. Мономотапа не согласился на это. Тогда ночью группа осажденных предприняла попытку вырваться из окружения, и Чиканде и нескольким его приближенным удалось ускользнуть от врагов. На следующее утро осаждающие ворвались в лагерь, убили оставшихся там воинов и захватили большую добычу.

После этого португальцы вернулись в Тете и Сену, получив благодарность мономотапы, а также разрешение свободно пересекать земли и носить оружие в его стране — привилегия, которую они не имели прежде [137, т. III, с. 364; 212, с. 30—31; 403, т. II, с. 382—383]. Узнав об этом, король Испании и Португалии Филипп потребовал подробной информации об этих событиях от вице-короля Индии.

Между тем империя Мономотапа попала в полосу острого внутреннего кризиса. Ослабление центральной власти, а также привилегии, пожалованные мономотапой европейцам, имели своим следствием целую серию новых восстаний. Многие князья, воспользовавшись как предлогом казнью нингомоаша, отдалились от мономотапы и заявили, что они не признают больше верховной власти правителя, который служит белым чужеземцам. Один из вождей поднял крупное восстание и овладел районом Тавара. На помощь мономотапе явился португальский отряд во главе с Франсиску-де Кунья [137, т. III, с. 364]. Услышав о приближении объединенных войск португальцев и мономотапы, повстанцы бежали в крааль одного вождя, который, как они полагали, был к ним дружески настроен. Но этот вождь отказался предоставить им убежище и, отрубив голову вождю повстанцев, отослал ее мономотапе. После этого другой повстанческий командующим, человек огромной энергии и незаурядных способностей по имени Матузианье, о котором говорили, что раньше он был пастухом, стал главой инсургентов и повел войну столь искусно, что в течение нескольких лет стал хозяином почти всей страны [137, т. III, с. 365; 403, т. II, с. 384].

Многочисленные сведения об этом восстании, принявшем в 1607 г. исключительно широкие масштабы и охватившем всю страну, сообщает Бокарро. Эти сведения подтверждаются данными Б.-де Резенди (около 1630 г.), который считает возмущение аборигенов следствием португальской политики аннексий, подавления и грубого вмешательства в дела местных жителей [см. 178, с. 17].

Матузианье, провозгласивший себя правителем каранга, совершал рейды на территорию вождей, лояльных по отношению к мономотапе, и блокировал торговые пути, лишив португальцев возможности получать золото и рабов из внутренних районов Мономотапы [137, т. III, с. 365]. Поэтому на помощь мономотапе пришел богатый португальский купец из Тете Диогу Симоэнс Мадейра, который явился в Зимбабве и предложил свои услуги в борьбе против «мятежников». Инструкции, составленные в марте 1608 г., указывали на интерес короля Испании и Португалии к событиям в Юго-Восточной Африке, поскольку он «знает о значении и богатствах золотых и серебряных рудников королевства Мономотапа… Завоевание и исследование не могли быть предприняты раньше,— говорится в этом документе,— так как эта страна не была достаточно известна и из-за арабов, которые сильно мешали португальской торговле. Этих трудностей не ощущается в настоящее время, так как арабы все исчезли из этих мест, а португальцы проникли в глубинные районы, где их хорошо принимают туземцы и ведут с ними постоянную торговлю. Король Мономотапы в настоящее время очень слаб и ведет войну с соседними вождями и вассалами и очень желает союза и благосклонности португальцев, предлагая взамен серебряные рудники своей страны» [137, т. IV, с. 64].

Диогу Симоэнс Мадейра сформировал небольшое войско из европейцев, вооруженных аркебузами, и, одержав ряд побед над Матузианье, вернул мономотапе почти все потерянные территории. За оказанную услугу пришлось дорого заплатить. Португальцы, как всегда, воспользовались случаем, чтобы извлечь для себя максимальную выгоду из ситуации, и еще более укрепили и расширили свои политические и экономические позиции в стране.

Видимо, под их прямым нажимом мономотапа в благодарность за оказанную ценную услугу пожаловал Мадейре район Иньябанзо на правах личной собственности. Кроме того, португальцы поспешили составить документ, согласно которому мономотапа уступал королю Испании и Португалии все рудники золота, меди, железа и олова в своей стране. Все серебряные рудники были пожалованы Диогу Мадейре, который в том же документе передал их королю. Под этим документом 1 августа 1607 г. мономотапа собственноручно поставил три креста. С португальской стороны документ подписали Диогу Мадейра и португалец-нотариус [137, т. III, с. 367—370].

Это кабальное соглашение, фактически отдававшее в руки испано-португальской короны все минеральные богатства Мономотапы, было насильственно навязано африканскому правителю энергичным негоциантом и конкистадором Диогу Мадейрой. Бокарро свидетельствует, что Мадейра дал понять мономотапе, что он должен включить в договор и золотые рудники и все другие залежи минералов и что их следует подарить не ему, а королю Португалии [там же, с. 366—367]. По-видимому, для того чтобы подкрепить эти требования более убедительными аргументами и сделать их более «доходчивыми» для моно-мотапы, португальцы 1 августа 1607 г. устроили в его присутствии на берегу р. Мазоэ парад своих войск. Это, видимо, возымело эффект, так как мономотапа в тот же день согласился подписать документ и публично объявил, что дарит королю Португалии все золотые, медные, железные и оловянные рудники своей империи. Однако действия Гатси Русере отнюдь не свидетельствовали о его полной капитуляции перед европейцами.

Изучение документов приводит к выводу, что Гатси Русере представлял собой крупную и колоритную фигуру в африканской истории, деятельность и роль которой пока еще не получили должного освещения и оценки в исторической литературе.

Мы не можем согласиться с укоренившимся в литературе традиционным взглядом на мономотапу Гатси Русере как на «коллаборациониста», сотрудничавшего с завоевателями в ущерб интересам своей страны. Изучение документов привело нас сначала к необходимости взглянуть на этот вопрос по-новому и пересмотреть традиционную точку зрения, а затем к убеж-дению в ее ошибочности.

«Сотрудничество» Гатси Русере с португальцами действительно имело место, но оно было отнюдь не предательством интересов своего народа, а тактическим маневром со стороны умного африканского правителя. Не имея достаточных сил для вооруженного отпора завоевателям и вынужденный отбивать атаки восставших вассалов, Гатси Русере на первом этапе своих контактов с португальцами умело использовал их в своих интересах, расправляясь с их помощью с опасными соперниками. В то же время с большой долей уверенности можно предположить, что, оставаясь лояльным по отношению к португальцам, Гатси Русере рассматривал их как потенциальных противников и, не теряя времени, накапливал силы для отпора завоевателям, военную тактику и оружие которых он тщательно изучал. Подписание мономотапой кабального соглашения с португальцами обычно рассматривается буржуазными историками как триумф португальцев и полная капитуляция мономотапы. Такое традиционное изображение этого вопроса в исторической литературе нам представляется поверхностным и упрощенным.

На наш взгляд, подписание соглашения было со стороны мономотапы вовсе не предательством интересов африканского населения, а вынужденным актом с целью выиграть время, необходимое для подготовки вооруженного отпора. Последующие события показали, что мономотапа вовсе не собирался выполнять условия соглашения, которые так и остались на бумаге. По-видимому, сами португальцы догадывались, что мономотапа ведет с ними сложную игру, чтобы воспользоваться их помощью для укрепления своей власти, а потом отделаться от них. Доказательством существования у португальцев подозрений и сомнений в отношении искренности мономотапы может служить тот факт, что португальцы добивались отправки к Диогу Мадейре в качестве заложников двух сыновей мономотапы. Они должны были жить в Тете, обращены в христианство и воспитаны по-европейски [137, т. III, с. 369; 281, с. 41].

В течение ряда лет двое из сыновей мономотапы жили в доме Диогу Мадейры, были крещены под именами Филиппа и Диогу и получили воспитание и образование под руководством монахов-доминиканцев.

Когда известие о кабальном договоре, навязанном мономотапе, достигло Мадрида, оно вызвало подлинное ликование испано-португальского королевского двора. Король Филипп III в предвкушении золота и серебра, которые, по его расчетам, должны были теперь потоком хлынуть из Африки в его казну, начал принимать спешные меры, для того чтобы столь неожиданно свалившееся на него богатство не выскользнуло из рук. Это видно из его письма-инструкции вице-королю Индии (март 1608 г.), в котором он приказывает произвести реорганизацию колониальной администрации в Восточной Африке. С этой целью в Юго-Восточную Африку был назначен капитан-жерал — высшее должностное лицо, который, в свою очередь, назначал капитанов отдельных фортов и регионов. Король повелевал построить или усилить ключевые крепости вдоль всего побережья, а также в глубинных районах. Согласно высочайшей воле, главная задача капитан-жерала должна была состоять в поисках и эксплуатации золотых и серебряных рудников. Король подчеркивал в данном письме, что хорошо знает о размерах и богатстве этих рудников, и настаивал на их скорейшей разработке [212, с. 34; 281, с. 41]. В то же время он рекомендовал, чтобы будущий капитан-жерал не вмешивался во внутренние дела верховного правителя Мономотапы, дабы не оказаться втянутым в сложные перипетии африканской политики. Сама дата этого письма (март 1608 г.) заставляет думать, что все эти чрезвычайные меры следует поставить в связь с теми выгодами, которые Мадрид надеялся получить от договора, подписанного 1 августа 1607 г.

Мономотапа, явно по наущению португальцев, решил наказать племена, помогавшие Матузианье. Одним из таких племен было племя монгас, жившее в нижнем Замбези. Выехав в этот район, мономотапа приказал казнить вождя этого племени — союзника Матузианье. По словам Бокарро, «монгас его очень оплакивали и были возмущены его казнью» [137, т. III, с. 373]. Это событие привело к началу нового восстания. Монгас соединились с Матузианье и нанесли мономотапе сильное поражение. Сам верховный правитель был ранен, а один из его сыновей убит. Монгас намеревались снова атаковать войска мономотапы на следующее утро, но отказались от своего намерения, так как узнали, что на помощь им явился посланный Диогу Мадейрой отряд португальцев [там же, с. 374], который «нашел в жалком положении наследственного вождя величайшего и самого развитого племени Южной Африки» [403, т. 2, с. 386].

Мономотапа двинулся со своей армией к р. Магида Кошена, где ждал его Матузианье. Только благодаря помощи португальцев мономотапа избежал в этом сражении полного разгрома и сумел нанести поражение Матузианье. Бокарро так описывает эту битву: «Матузианье появился со своей армией, которая состояла более чем из 20 тысяч человек, построенных в виде полумесяца, и в таком порядке он атаковал и окружил армию мономотапы с громкими криками и с таким грохотом барабанов и труб, что, казалось, обрушились небеса. Сам он с третью своих людей атаковал португальцев и дрался храбро, подбадривая своих людей, но его храбрость ничего ему не дала, так как он быстро был разбит португальцами и обращен в бегство. Другие две трети армии Матузианье атаковали мономотапу, и их натиск был очень силен, и, если бы португальцы не помогли там, где его люди были больше всего ослаблены, он бы наверняка потерпел поражение». Будучи ранен и потеряв много людей, Матузианье отступил в горы. Вскоре, собравшись с силами, он атаковал дворец мономотапы и проник в «апар-таменты» его главной жены, которой случайно удалось бежать [137, т. III, с. 379]. На помощь мономотапе поспешил Диогу Мадейра, которому в конце концов удалось нанести окончательное поражение Матузианье. Сам Матузианье был вскоре предательски убит агентом мономотапы, и организованная оппозиция власти верховного правителя была сломлена [137, т. IV, с. 81—82].

 

 

В июле 1609 г. в Сену прибыл новый капитан-жерал — Эстеван-де Атайде. Послы мономотапы потребовали подарков ( «куруа»), которые по традиции каждый новый португальский командующий должен был посылать правителю Мономотапы при вступлении в должность. Э.-де Атайде посулил дать ткани, но не выполнил своего обещания.

После подавления восстания Матузианье мономотапа чувствовал себя достаточно сильным, чтобы отделаться от португальцев. Действия колонизаторов, которые хищнически грабили страну, их неуемная алчность, жестокость и необузданный произвол вызывали всеобщую ненависть к ним.

Отказ платить «куруа» был, несомненно, не причиной, а поводом открытого выступления мономотапы против португальцев, к которому он готовился, очевидно, уже давно. Мы полагаем, что правление Гатси Русере может быть разделено на два этапа, тесно связанных между собой: 1596—1609 гг.— период внешней лояльности мономотапы по отношению к португальцам, используемой для укрепления своего политического и военного могущества; 1609—1627 гг.— период сопротивления европейским захватчикам.

1609 год стал тем рубежом, когда Гатси Русере перешел от накапливания сил к качественно новому курсу своей политики — открытой борьбе против колонизаторов. Дополнительный свет на этот вопрос проливает Бокарро, согласно которому «мономотапа, видя, что Диогу Карвалью (Мадейра) не посылает ему товары, которые он обещал за рудники, и не говорит больше о них, и не платит ему куруа, которую он был обязан платить, и что купцы свободно пересекают его земли, покупая его золото и не платя ему за свои права, приказал отнять у них все товары и ткани, которыми они торговали в его землях. Это было сделано по всему его королевству, было захвачено много собственности и несколько португальцев, и их кафры-торговцы, пытавшиеся сопротивляться этому грабежу, были убиты. Этот захват, который приказал провести король, кафры называют „эмпата“» [там же, т. III, с. 384]. Конфискацией португальской собственности, проведенной по всей стране, и убийством нескольких купцов мономотапа бросил открытый вызов португальцам, решив пресечь их произвол и избавиться от их контроля. Тогда Атайде начал войну против Мономотапы, получив поддержку со стороны португальских офицеров, которым военные действия сулили рабов, золото и другую добычу. Отряд под командованием Атайде, состоявший из 125 солдат, был слишком мал для такого предприятия, но командир надеялся получить помощь от племен, враждебных мономотапе. Атайде начал активно готовиться к боям, приказав построить форт, огороженный двойным частоколом, получивший название Санту-Эстеван, который должен был стать базой для операций против мономотапы. В это время в Лиссабон пришло известие о том, что в Голландии, готовится отплыть в Индию сильный флот. 10 октября 1611 г. король издал инструкцию о том, что капитан-жерал должен срочно усилить гарнизон Мозамбика, который тогда состоял всего из 25 солдат [там же, с. 386]. Получив этот приказ, Атайде в марте 1612 г. со своим отрядом отправился из Тете в Мозамбик, откуда смог вернуться только через семь месяцев.

Мономотала отправил послов к Атайде повторить свое обещание отдать рудники Чикоа, если Атайде уплатит куруа, но капитан-жерал отказался даже принять послов. Этот отказ уплатить куруа следует объяснить тем, что, по-видимому, стояв-шие во главе войска португальские офицеры в отличие от португальских купцов были заинтересованы в войне, так как она сулила им рабов, золото и другую добычу, в то время как состояние мира и мирная торговля не давали им практически ни-чего. «Вина за эти ошибки,— таинственно сообщает Бокарро,— ложилась не столько на дона Эстевана, сколько на некоторых лиц, которые были с ним и которые советовали ему искать с мономотапой не мира, а войны, ибо за счет войны они сущест-вовали и богатели, и дон Эстеван погиб» [там же].

В июле 1613 г. из Мадрида пришел приказ об отставке Э.-де Атайде. Он сложил с себя командование и отправился в Индию, но по дороге, в Мозамбике, умер, оставив собственность в золоте, слоновой кости и т. п. стоимостью 110 тыс. крузадо [там же].

Преемником Атайде стал Диогу Мадейра. Мадейре пришлось вести тяжелую борьбу против восставшего вождя Чомбе, «вассала форта Сена», восьмитысячное войско которого имело 150 кремневых ружей и мушкетов и две пушки, стрелявшие камнями. Это восстание примечательно в том отношении, что оно может считаться началом нового этапа в истории африканского сопротивления, который характеризуется потерей португальцами монополии на использование огнестрельного оружия.

В начале 1614 г. Мадейра получил письмо от мономотапы, в котором тот писал, что если Мадейра пришлет ему товаров на 4 тыс. крузадо, которые обычно дарили ему вступающие на должность капитан-жерала, то сможет взять себе серебряные рудники Чикоа. Мадейра тотчас же послал требуемые товары. Взамен правитель каранга прислал человека, который должен был передать ему рудники. 15 апреля 1614 г. Мадейра вышел из Тете с сотней португальских солдат, с 600 воинами-банту и многочисленными рабами, несшими имущество и съестные припасы. 8 мая экспедиция достигла Чикоа, где Мадейра построил форт, названный им Сан-Мигел [137, т. IV, с. 148]. Посланец мономотапы не смог или (что более вероятно) не захотел указать местонахождение рудников, а вождь Чикоа бежал, как только стала известна цель экспедиции. По требованию Мадейры мономотапа прислал другого человека, по имени Черема. Когда Мадейра спросил его о местонахождении рудников, Черема «притворился, что ничего не знает о них, и сказал, что, когда ему нужно серебро, он приносит в жертву овец и куриц, которых они называют „музимос“, и потом во сне они указывают ему, где находится серебро» [137, т. III, с. 399]. Несмотря на подарки и увещевания, Черема показал только отдельные потерянные куски руды, но не сказал, где находятся сами рудники. Мадейра приказал жестоко избить его и бросить в тюрьму и «охранять так, чтобы ни один кафр не мог говорить с ним» [там же, с. 400]. Тогда Черема попросил о встрече с Мадейрой и сказал, что он не показывает рудники «из страха перед мономотапой, который, хотя и послал его показать их, тайно приказал ему не делать этого» [там же].

Из-за отсутствия достаточного количества провизии Мадейра и его войско не могли долго находиться в Чикоа и 24 июня 1614 г., покинув этот край, прибыли в Сену. Там Мадейра получил инструкцию от короля отправить солдат в Мозамбик из-за угрозы голландского нападения. Выполнив этот приказ и не будучи в состоянии вести войну против мономотапы, Мадейра решил задобрить его подарками, послав ткани и шелковое знамя. Он вернул мономотапе его сына Филиппа (Диогу остался в Тете, причем так преуспел в богословии, что помогал священнику вести службу в церкви [137, т. III, с. 372]). Филипп вернулся к отцу в португальском костюме. Тот приказал ему тотчас же переодеться в традиционную одежду каранга. Позднее Филипп, преследовавший свои цели, бежал к португальцам в Тете, где Мадейра принял его как родного сына и даже подарил ему одно из своих поместий [там же, с. 406—408]. Взбешенный изменой сына, мономотапа обещал награду всякому, кто убьет предателя. Он принял решение начать войну против португальцев. По словам Е. Аксельсона, «главной причиной этого решения мономотапы было, конечно, его нежелание отдать Чикоа. Отказ португальцев платить куруа… разрушил веру в них у мономотапы. Посольства Мадейры и укрытие Мадейрой Филиппа были афронтом к нему как к отцу и верховному вождю. Убийство одного туземца в Чикоа было последней каплей» [212, с. 45].

18 марта 1615 г. войска мономотапы атаковали форт Сан-Мигел. На осажденных обрушился град стрел, «большинство из которых были отравленными и которые посылались с такой силой, что многие из них разбивали на куски балки в крепостной стене» [137, т. III, с. 410]. Штурм продолжался два дня. 20 марта в Сан-Мигел прибыл Диогу Мадейра с подкреплением, и войска мономотапы вынуждены были отступить. Но Мадейра понимал, что выдержать длительную войну против мономотапы с имеющимися силами он не сможет. Поэтому он предпринимает активные шаги с целью заинтересовать Мадрид в своем предприятии, чтобы получить достаточную помощь. Такую заинтересованность алчный королевский двор, как хорошо понимал Мадейра, мог проявить только в одном случае — если он увидит блеск благородных металлов.

В феврале 1616 г. Мадейра направил в Европу двух эмиссаров, которые несли с собой несколько показанных Черемой кусков серебряной руды. Один из них, монах Франсиску д'Авелар, достиг Гоа и, вручив доклад вице-королю Индии, проследовал в Лиссабон, а оттуда в Мадрид, где привезенные им образцы руды и документы, подтверждающие, что они найдены в Чикоа, вызвали шумное ликование королевского двора [там же, с. 412—413].

«Известия о том, что найдено серебро,— писал по этому поводу Бокарро,— вызвали великую радость и во дворе и во всей Португалии, и с достаточным на то основанием, ибо благодаря открытию и завоеванию серебряных рудников, которые, как говорят, существуют на территории мономотапы, королевство Португалия будет гораздо богаче, чем теперь, ибо эти рудники очень многочисленны» [137, т. III, с. 413].

Сам доклад Диогу Мадейры не сохранился. Однако в нашем распоряжении имеется любопытный документ — отчет о заседании Совета по делам заморских владений, на котором обсуждались известия, принесенные посланцем Мадейры [79, т. II, док. 29, с. 176]. Этот документ дает возможность судить и о содержании доклада Мадейры и об устной информации, сообщенной его посланцем в Лиссабоне и Мадриде. По-видимому, излагая эти сведения, документ констатирует, что в Юго-Восточной Африке имеется много различных металлов — золота, меди, железа и свинца. В то же время в документе отмечается, что «солдаты умирают от голода, так как съестные припасы продаются по очень высокой цене… многие чувствуют себя очень плохо из-за климата». Далее излагается по сути дела стратегический и тактический план колонизации Юго-Восточной Африки, авторство которого, несомненно, принадлежит Диогу Мадейре. «Опытные люди считают,— говорится в документе,— что завоевание следует проводить с небольшим числом людей и с большим количеством тканей и что с их помощью можно вести войну лучше, чем с оружием (и это мнение разделяет и Диогу Симоэнс Мадейра)… Достаточно дать подарки вождям, чтобы они отказались от оружия. Опытные люди считают, что самое большее нужно 200 хороших солдат и что, если их хорошо вооружить аркебузами, этого будет достаточно для власти над всей Мономотапой, как показал опыт Диогу Симоэнса… с двумястами португальцами можно пройти все земли Мономотапы» [там же, с. 177]. Этот документ, на наш взгляд, примечателен в двух отношениях. Во-первых, он не оставляет камня на камне от теорий тех португальских и других буржуазных историков, которые пытаются доказать, будто целью португальской колониальной политики было заключение дружественных и равноправных союзов с Мономотапой и другими ранними африканскими государствами. Совет по делам заморских владений прямо и недвусмысленно говорит о мерах, необходимых для установления португальской «власти над всей Мономотапой». Во-вторых, в этом документе раскрывается подлинный смысл так называемого торгового обмена, который вели португальские колонизаторы с африканскими вождями и на который любят ссылаться апологеты колонизации как на пример «гуманных и равноправных отношений португальцев с туземными племенами». Как видно из этого документа, широко практиковавшаяся португальцами торговля тканями, а также их подарки вождям в виде различных тканей были вовсе не актами гуманности и доброжелательства, а хитрой и коварной тактикой, рассчитанной на то, чтобы задобрить и подкупить родо-племенную верхушку, а затем навязать свою власть всему племени или народу. Считая, что «с помощью тканей можно вести войну лучше, чем с оружием», они рассматривали торговлю не как самоцель, а лишь как тактическое средство в борьбе за установление своего монопольного господства.

В 1619 г. в Тете прибыл снова назначенный капитан-жералом Нуно Алвариш Перейра с инструкциями короля Филиппа сохранять хорошие отношения с мономотапой и продолжать поиски золотых, серебряных и медных рудников. На нового капитан-ж-ерала возлагалась задача — захватить столь желанные рудники. Перейре предписывалось «приступить к завоеванию с [достаточным] числом дисциплинированных солдат, привыкших к климату Мономотапы, обменяв для этого солдат, посланных из Лиссабона, на солдат, находящихся в крепости Мозамбик».

Однако все усилия конкистадоров завладеть рудниками наталкивались на упорный отказ жителей страны открыть их местонахождение. Эти неудачи приводили королевский двор в такое отчаяние, что он даже хотел прекратить свою колониальную экспансию в этом районе. Так, в марте 1622 г. король писал: «Принимая во внимание незначительность успеха, полученного от мер, принятых до сих пор для открытия точного местонахождения серебряных рудников Мономотапы… я приказываю прекратить завоевание» [137, т. IV, с. 172—173].

Из письма короля от 31 апреля 1631 г. видно, что и в это время португальцам еще не удалось обнаружить серебряных и медных рудников, которые они так упорно и тщетно искали [137, т. IV, с. 216].

Буржуазные историки обходят молчанием тот поразительный исторический факт, что в течение многих десятилетий народ Мономотапы, несмотря на всевозможные ухищрения колонизаторов, отражал их посягательства. Эпопея героической и полной актами самопожертвования борьбы аборигенов за спасение природных богатств своей страны должна быть яркими буквами вписана в историю борьбы народов Африки против колониализма.

В 1627 г. мономотапой стал сын Гатси Русере — Капранзине. В ноябре 1628 г. Перейра направил к нему своего эмиссара Жерониму-де Барруша, но новый мономотапа приказал убить посла и объявил «эмпата» (конфискацию имущества европейцев) по всей стране [137, т. II, с. 414—415]. Некоторые историки объясняли эти акции мономотапы отсутствием или недостаточностью подарка, который прислал ему Перейра. Это объяснение представляется малоубедительным. В действительности мономотапа был обеспокоен растущей активностью португальцев, и их упорными попытками завладеть рудниками и установить контроль над его страной. Это беспокойство не осталось незамеченным португальцами. Они склонны были объяснить его тем, что, как говорится в одном документе того времени, «его [мономотапы] колдуны, которых он часто использовал, заставили его думать, что открытие этого серебра будет погибелью для его империи» [79, т. II, док. 29, с. 173]. Если свидетельство этого документа соответствует действительности, то, как мы видим, «колдунам» мономотапы отнюдь нельзя отказать в дальновидности и политическом чутье. Как бы то ни было, мономотапа Капранзине принял смелое решение оказать вооруженное сопротивление захватчикам. Во главе большого войска мономотапа атаковал форты Массапа и Луанзе. По свидетельству современника, капитан форта Массапа «спрятался со своими неграми в домах, где они жили, и, когда император (т. е. мономотапа.— А. X.) послал позвать его, он отказался пойти и защищался до ночи. Затем почти чудом ему удалось улизнуть неузнанным благодаря сильной грозе… Он послал предупреждение всем португальцам, рассеянным по стране макаранга, чтобы они отступили в форты… укрепились и подготовились к обороне» [137, т. II, с. 415].

Португальцы в Сене и Тете сформировали войско из 250 европейцев и 15 тыс. африканцев и двинулись на помощь своим осажденным соотечественникам. Решительная битва произошла около Луанзе в декабре 1628 г. Капранзине был разбит, и португальцы преследовали его до Зимбабве.

Подробности этих событий помогает восстановить дошедшее до нас письмо, отправленное в Рим 2 февраля 1630 г. монахом Луи, который, по-видимому, играл в них заметную роль. Он писал: «Я пошел в Сену и получил от ее капитана и жителей необходимые подкрепления и двинулся с ними в Алвауре… и, не найдя там врага, мы пошли в Массапа, где обнаружили армию императора, насчитывавшую 100 тысяч человек, в то время как наших было не более 15 тысяч. Несмотря на это неравенство сил, уповая на помощь Бога, наша маленькая армия атаковала эту великую армию и с Божьей помощью обратила ее в бегство. Одержав эту победу, мы двинулись с нашей армией к Зимбабве, где находится двор, и там я построил маленькую церковь и воздвиг крест» [там же, с. 427]. Как видно из документов, второе поражение Капранзине было нанесено в мае 1629 г., после чего он был объявлен низложенным. Португальцы провозгласили новым мономотапой своего ставленника Мануза — дядю Капранзине [там же, с. 429]. Как говорится в одном официальном документе того времени, Мануза «был поставлен у власти португальцами от имени и как вассал их короля и принял и гарантировал все условия, которые португальцы сочли подходящими для славы Евангелия и короны Португалии» [там же]. 24 мая 1629 г. португальцы заставили Мануза подписать кабальный договор, в котором он признал себя вассалом короля Португалии. Согласно этому договору мономотапа давал португальцам разрешение на то, чего они больше всего домогались,— искать и эксплуатировать рудники драгоценных металлов. Он обязался также в течение года изгнать из страны всех мусульман, а затем разрешить португальцам убивать их и конфисковывать их имущество. Он отказался от своих претензий на земли, подчиненные капитану Тете, и сам обязался посылать три куска золота каждому новому капитану Мозамбика. Миссионерам было позволено строить церкви и соборы по всей стране и обращать в христианство «всех, кто захочет принять святое крещение». Мономотапа освободил португальских послов от унизительных церемоний, обязался обращаться с капитаном Тете с великим уважением и допускать его к себе в любое время и без подарка, открыть страну для португальских торговцев и не укрывать беглых рабов [137, т. II, с. 406—407; т. IV, с. 224].

Через восемь месяцев после подписания этого кабального договора Мануза согласился исповедовать христианство и был крещен викарием Тете, получив христианское имя Филипп [там же].

Договор, заключенный с марионеточным правителем, получил полное одобрение мадридского двора. Как пишет историк Даффи, «в первый раз в истории колонии португальцы добились нелегкого господства над большей частью племен макаранга» [281, с. 46].

Приветствуя пропортугальскую ориентацию нового мономотапы, король Филипп IV направил ему в апреле 1631 г. письмо, в котором писал: «Мои вице-короли Государства Индии также написали мне… что просветленный истинным светом Святого Духа вы пришли к познанию нашей святой католической веры и приняли святое крещение, каковое есть главное сокровище и начало счастья в этой и вечной жизни, и что вы стали моим вассалом и собираетесь сохранить эти намерения и продолжать дружеские связи с Государством Индии, предлагая необходимую помощь и покровительство для открытия рудников. Я считаю нужным сообщить вам, что я получил огромное удовлетворение от всего этого» [137, т. IV, с. 224].

Само собой разумеется, что «огромное удовлетворение» короля было связано не столько с перспективой «вечной жизни» для мономоталы, сколько с перспективой открытия и захвата рудников, о которых он упоминает только вскользь. Между тем именно они, а не «святое крещение», были главным сокровищем в его глазах. По мнению короля, наконец-то пришло время, когда баснословные богатства страны каранга будут в его распоряжении.

В своей, так сказать, «внутренней» корреспонденции король и его приближенные были куда откровеннее. Так, вице-король граф Линьяриш сообщал королю в январе 1630 г. о своем решении сдать в аренду «конкисту на реках Куамы» (т. е. земли Мономотапы) «как для того, чтобы поддержать этого короля (Манузу)… так и для того, чтобы попытаться завладеть всеми богатствами этой страны, а если удастся, и уничтожить мавров, которые там очень опасны для интересов Вашего Величества» [39, док. 127, с. 399].

В апреле 1631 г. король направил вице-королю Индии инструкции принять меры для открытия и разработки золотых, серебряных и медных рудников. Кроме того, вице-королю предписывалось позаботиться, чтобы была построена надежная крепость в центре страны и чтобы были укреплены устья рек Келимане и Луабо. Три куска золота, которые обязался посылать мономотапа, предписывалось отправлять в Мадрид королю.

«Зная, что одно из главных условий договора, заключенного с мономотапой, когда мои капитаны поставили его во владение этим королевством,— откровенно писал король, называя вещи своими именами,— состояло в том, что он должен быть моим вассалом и давать по три куска золота капитанам Мозамбика и что они должны посылать ему взамен какой-либо подарок, считаю нужным сообщить вам, что, поскольку эти три куска золота даются как знак подчинения и вассалитета, следует представлять мне лично эту дань» [137, т. IV, с. 216—221].

Между тем Капранзине, оправившись от поражения, не оставил намерений изгнать европейцев. К 1631 г. он объединил под своими знаменами большое число враждебно настроенных к португальцам вождей, включая верховного вождя Маники.

Освободительная война, начатая против португальцев народом каранга под руководством Капранзине, которая, как и многие другие антипортугальские движения, обходится полным молчанием буржуазными историками, заслуживает внимания не только благодаря широким масштабам, которые она приняла, но и как замечательное свидетельство солидарности различных племен и растущей среди них тенденции к консолидации своих сил в общей борьбе против завоевателей.

В результате нескольких сражений было убито от 300 до 400 португальцев. Гарнизоны осажденных фортов Сена и Тете составляли всего соответственно 13 и 20 португальцев. В 1632 г. на помощь осажденным в этих фортах пришел капитан Мозамбика Соуза-де Менезиш во главе войска из 300 португальцев и 12 тыс. африканцев, который и нанес Капранзине решающее поражение [310, с. 572]. По словам Даффи, «Лиссабон был окрылен добрыми новостями и упрямо возродил планы эксплуатации неоткрытых рудников, но все попытки были бессистемными и, как всегда, безуспешными. Первым практическим результатом того, что они имели марионеточного мономотапу, была энергичная экспансия миссионерской активности и крах африканского сопротивления. Отдельные португальцы с помощью подарков или подкупов, а также взяток и угроз смогли овладеть великими путями на Замбези» [281, с. 47].

Еще к концу XVI в. португальцы окончательно вытеснили арабских купцов как из бассейна Замбези, так и с побережья Индийского океана. С помощью своей марионетки-мономотапы португальцы открыли иа Замбези ряд факторий, установив монополию на торговлю в этом районе. Образовался контролируемый ими единый торговый район Марамука. Здесь, а также в построенных ими в XVII в. факториях и фортах Бокото, Тафуна, Читомборвизи, Хвангва, Дамбараре португальские купцы вели оживленную торговлю с африканцами [199, с. 215].

В марте 1633 г. в Восточную Африку были отправлены две каравеллы под командованием Жуана да Кошта [137, т. IV, с. 237]. Они везли 23 специалиста по горнорудному делу во главе с Видес-и-Албарадо, который до этого работал на золотых рудниках в Перу. Ознакомившись с положением на месте и расспросив местных жителей, Албарадо заявил в отчете королю, что земли каранга и Маника богаты золотом и серебром и что, если рудники будут правильно эксплуатироваться, «Ваше Величество может иметь от них больше дохода, чем от всех Индий, принадлежащих Кастилии» [там же]. Для этого Албарадо предлагал заселить «эту огромную и богатую страну» европейцами, ибо в то время там было всего лишь 200 португальцев. По его мнению, необходимо было организовать иммиграцию, объявить свободу торговли и учредить таможни. Албарадо предложил послать в Восточную Африку тысячу женатых мужчин с семьями. Это число, по его мнению, было достаточным, чтобы отвоевать страну у «диких племен». «Этим землям не нужно больше ничего, и благодаря этому Ваше Величество станет владыкой мира, как Вы того заслуживаете» [212, с. 99].

Кроме того, он предложил послать в эти места 50 или 60 миссионеров-францисканцев, «так как там нет ни одного туземца, который был бы настоящим христианином, а те немногие, которые были крещены, имеют по три или четыре жены» [там же]. В другом письме Албарадо утверждал, что ни в Новой Испании, ни в Перу нет рудников, которые могли бы срав-ниться с рудниками Мономотапы. Для подтверждения своих заявлений он послал королю слитки золота, серебра, меди и олова. Это событие, которому португальцы придавали исключительно большое значение, зафиксировано в ряде источников. Так, в, хронике, составленной в 1634—1635 гг. Б.-де Резенди, мы читаем: «Вплоть до настоящего времени на территории Его Величества не было найдено никаких золотых или серебряных рудников. И только в нынешнем 1634 г., когда было обнаружено, что в землях макаранга имеются серебряные рудники, которые находятся меньше чем на расстоянии пушечного выстрела от Сены, взятые из них образцы были посланы Его Величеству» [137, т. II, с. 411].

Однако доклады Албарадо и посланные им драгоценности не достигли Мадрида. В северной Атлантике везший их Жуан да Кошта подвергся нападению корсаров и выбросил за борт документы и слитки. Все же он добрался до Мадрида и устно изложил информацию и предложения Албарадо. План Албарадо вызвал большой интерес королевского двора. В Португалии спешно был созван Государственный совет и Совет по делам казны, чтобы обсудить эти известия. Было решено послать подкрепление на Замбези, так как существовало опасение, что голландцы или англичане попытаются завладеть этим богатым районом. Было решено также построить там укрепленные форты из камня и извести, отправить большое количество тканей, а также послать на Замбези рудокопов, врачей и цирюльников. Кроме того, дважды в год туда должны были направляться две каравеллы с подкреплениями и товарами, которые могли везти обратно золото, слоновую кость и рабов. Предполагалось, что первые каравеллы выйдут в августе 1634 г.

Однако голландско-португальская война в Бразилии и войны в Индии помешали осуществить это намерение. К тому же от Албарадо стали приходить известия, что он не может установить точное местонахождение золотых рудников. Эти сообщения были, видимо, решающим фактором, заставившим королевский двор отказаться от плана Албарадо. Вице-король Индии: приказал приостановить работы по укреплению Келимане и Луабо. 27 марта 1637 г. Государственный совет Португалии рекомендовал направлять поселенцев не в земли Мономотапы, а в Индию [212, с. 113—114].

В 1652 г. после 22 лет правления, в течение которых он был послушным орудием в руках португальских хозяев, умер Мануза. Законный наследник трона мономотапы — сын Капранзине задолго до этого был вывезен португальцами в Гоа, где был воспитан доминиканцами. Он умер там, будучи викарием собора св. Варвары и обладателем диплома мастера теологии. Португальцы провозгласили новым мономотапой сына Манузы. Они убедили его и его жену принять христианство, и в августе 1652г. он был крещен под именем Домингуш.

В девятитомной коллекции документов, составленной Тилом, имеется подписанное самим Домингушем «Свидетельство» о его крещении. В нем мы читаем: «Мы повелели монаху Джованни-де Мело крестить нас и нашу супругу-королеву. Монах Салвадор из Розари был нашим крестным отцом и нарек нас именем Домингуш… а королеву — именем дона Луиза. Затем мы приказали креститься двум знатнейшим лицам нашего королевства» [137, т. II, с. 443—444].

Монахи поспешили сообщить о своем успехе в Португалию, и это событие с огромной помпой было отпраздновано в Лиссабоне и в Риме. Однако радость была преждевременной, так как Домингуш вскоре умер. Он оставил двух сыновей: старший симпатизировал португальцам и христианской церкви, но младший собирал своих сторонников, чтобы избавить страну от контроля чужеземцев. Португальцы, разумеется, объявили верховным вождем старшего сына, но он вскоре был убит своими подданными, недовольными его зависимостью от португальцев (1658 г.). Португальцы посадили на престол одного из его родственников, казавшегося им безопасным, но новый правитель обнаружил самостоятельность, которая пришлась им не по душе. Он отказывался выполнять приказы и, хотя формально был христианином, тайно соблюдал языческие культы. Для того чтобы привести к повиновению строптивого мономотапу, португальцы решили прибегнуть к демонстрации военной мощи. В Восточную Африку был послан Каэтану-де Мелу да Кастру, назначенный губернатором Мозамбика и капитан-жералом, с 40 солдатами и 50 новыми поселенцами. По словам Е. Аксельсона, в Португалии все еще рассматривали междуречье «как пещеру Аладина, способную давать неслыханные сокровища, если только будет найдено магическое слово» [212, с. 137].

Удерживая под своим контролем побережье протяженностью 2100 миль и ряд фортов и факторий на морском побережье и на р. Замбези, португальцы с помощью политических интриг, подкупов и угроз стремились ослабить власть мономотапы, провоцируя и разжигая междоусобные войны. Иногда они поднимали на войну против мономотапы вождей отдельных племен и кланов, иногда подстрекали верховного правителя выступить против того или иного вождя племени, мешавшего продвижению португальцев в глубь страны.

Хотя португальцам еще удавалось сажать на трон в Зимбабве своих марионеток, в стране нарастало антипортугальское движение, которое, как лесной пожар, охватывало все новые и новые районы [137, т. II, с. 443—444].

Вскоре колонизаторам пришлось иметь дело с человеком, которому было суждено положить конец португальскому засилью в Мономотапе. Имя этого человека — Чангамире Домбо — сейчас незаслуженно забыто, хотя оно должно занять свое место в ряду самых выдающихся фигур в истории Африки. Чангамире Домбо происходил из династии вождей племени розви — давнего соперника каранга. Мономотапа пожаловал ему земли, соседние с «королевством» Бутуа. Чангамире начал войну против Бутуа и овладел этим «королевством». Провозгласив себя правителем Бутуа, Чангамире начал вооруженную борьбу против ненавистных ему европейцев. Ему тайно помогал и мономотапа, не решившийся, однако, на открытое выступление против португальцев. В борьбе против чужеземцев Чангамире опирался на поддержку подавляющего большинства коренного населения.

Португальские колонизаторы, уверенные в полной безнаказанности благодаря обладанию огнестрельным оружием, грабили, убивали и обращали в рабство местное население. При этом среди них функции были четко распределены: солдаты убивали, торговцы покупали и перепродавали родственников и имущество убитых, священники отпускали грехи солдатам и купцам, и все вместе они наживали огромные богатства на продаже в рабство десятков тысяч африканцев. На эти деньги солдаты и офицеры покупали себе новых рабов, строили новые форты и укрепления, священники возводили новые церкви и монастыри, торговцы покупали новые корабли и обзаводились собственными войсками. Известно немало случаев, когда торговцы строили даже свои небольшие частные форты, охраняемые отрядами рабов и наемников. Мономотапа признавал, что португальские торговцы «причиняют огромный вред туземцам, убивая одних, раня других, воруя их сыновей и дочерей, а также коров из их стад, так что каждый день я получаю жалобы на это» [212, с. 125]. Особенно дикий произвол чинили португальские колонизаторы в Манике и других районах добычи золота. Они прибегали к изощренным пыткам, чтобы заставить местных жителей указывать, где находятся рудники. Но чаще всего их усилия были тщетными: обычно они не могли получить нужных им сведений. Многие аборигены бежали из этих районов, которые вскоре почти обезлюдели.

Насилие и произвол португальцев повсюду вызывали чувства негодования и ненависти. В конце XVII в. эти чувства нашли выход в вооруженном восстании Чангамире против португальского господства. Накопившееся возмущение вызвало взрыв, против которого оказались беспомощными и более совершенное оружие, и военная организация европейцев. По словам Е. Аксельсона, «волна общего чувства преодолела даже страх туземцев перед превосходством португальцев в оружии, и последние… были вдребезги разбиты» [там же, с. 194].

Первая битва между Чангамире и португальцами произошла в 1684 г. у Маунгве. Она продолжалась целый день. Воины Чангамире многократно атаковали оборонявшихся португальцев. Хотя африканцы несли тяжелые потери, они вновь и вновь бесстрашно бросались на врага. Африканским лучникам нелегко было противостоять европейским мушкетам и аркебузам, но слабость своего оружия они восполняли необыкновенной силой духа и отвагой. Наступила ночь, а битва все продолжалась. Португальцы спешно укрепляли свой лагерь. Тогда Чангамире прибег к военной хитрости, свидетельствовавшей о его незаурядном полководческом даровании. Он приказал разжечь костры в разных местах на значительном расстоянии друг от друга. В португальском лагере решили, что это лагерные огни вновь прибывших подкреплений противника. Среди африканских войск в португальском лагере началась паника, и многие африканские рекруты бежали. За ними вынуждены были последовать и португальцы. Уловка Чангамире принесла ему успех [там же, с. 179]. На сторону африканского вождя переходили все новые и новые племена, и его силы быстро увеличивались. Вскоре под его контролем оказалась вся северная часть современной Родезии.

Португальцы были вынуждены перейти к обороне. Вокруг Сены и Тете спешно возводились крепостные стены. В феврале 1687 г. Совет по делам заморских владений рекомендовал отправить значительное число солдат в форт Мозамбик, «ибо эта крепость — единственный якорь спасения» [там же, с. 180]. В начале 90-х годов XVII в. умер мономотапа Мукомбве и его место занял его брат Ньякамбиро. Он пошел на открытый союз с Чангамире и посоветовал ему атаковать португальские форты. Опираясь на военную и моральную поддержку мономотапы, Чангамире в ноябре 1693 г. внезапно напал на форт Дамбараре. Застигнутые врасплох португальцы не смогли оказать сопротивления и были уничтожены.

Это страшное поражение повергло португальцев в отчаяние. В поисках выхода они направили специальный отряд в Зимбабвс с целью убить мятежного мономотапу. Однако отряд встретил у резиденции вождя столь многочисленную охрану, что в панике бежал, преследуемый африканцами. Между тем войска Чангамире заняли почти все земли каранга, блокировав португальские форты Сена и Тете. Не успев возвести крепостные стены вокруг города, жители Сены расставили вооруженные патрули на улицах и поставили пушки у городских ворот.

Войска Чангамире освободили от португальцев Манику. Португальские торговцы и резиденты бежали в Софалу. Лишь внезапная кончина Чангамире Домбо в 1695 г. несколько изменила положение. По-видимому, он был умерщвлен наемниками португальцев. Несмотря на смерть Чангамире, поднятое им восстание нанесло сокрушительный удар по португальским позициям в Восточной Африке. Оно положило конец португальскому политическому влиянию за пределами нынешних границ Мозамбика.

Восстание Чангамире Домбо подорвало также и могущество Мономотапы. Некогда великая «империя» потеряла свое былое значение [254, с. 113, 204].

В результате португальской колониальной экспансии и междоусобных войн народ каранга оказался раздробленным. С этого времени каждое племя стало рассматривать себя как независимое. Практически португальская экспансия была главной причиной распада государства Мономотапа, завершившегося в начале XVIII в. Мономотапа сохранил лишь маленький район к западу от Тете. Его власть стала пустой фикцией.

Огромная территория между Замбези и Северным Трансваалем оказалась под властью династии Чангамире, которая правила здесь почти до середины XIX в.

История Мономотапы дает убедительное свидетельство того, что там, где существовали развитые и прочные общественные организмы, они оказались для португальцев серьезной преградой на пути проникновения во внутренние районы. В этих случаях португальская колонизация в течение ряда веков ограничивалась исключительно прибрежными районами.

В течение долгого времени португальские колонизаторы не могли установить полный политический и идеологический контроль над государством Мономотапа. Борьба с народом каранга на протяжении почти двух веков стоила им таких огромных материальных и людских потерь, что это сопротивление можно рассматривать как один из факторов, обусловивших последующее крушение португальского колониального могущества в Восточной Африке и потерю португальцами всех владений за пределами современного Мозамбика. За государством Мономотапа должна быть признана, в частности, та историческая заслуга, что оно нанесло португальской колониальной империи серьезный удар в одном из жизненно важных для нее районов. Народ каранга совершил замечательный подвиг, проявив лучшие качества африканцев — несгибаемое мужество, силу духа и неукротимую страсть к свободе. В упорных сражениях с колонизаторами формировались традиции освободительной борьбы, которые, подобно эстафете, передавались затем от одного поколения к другому. Эти славные традиции вдохновляют ныне африканские народы в их борьбе с империалистическими угнетателями.