Africa Tur → Справочные материалы → ЭКСПАНСИЯ ПОРТУГАЛИИ В АФРИКЕ И БОРЬБА АФРИКАНСКИХ НАРОДОВ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ (XVI – XVIII вв.) → ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПОРТУГАЛЬСКИХ КОЛОНИЙ

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПОРТУГАЛЬСКИХ КОЛОНИЙ

Генезис португальской колониальной империи происходил в тот изобиловавший драматическими событиями и острыми коллизиями период всемирной истории, который К. Маркс назвал периодом так называемого первоначального накопления. К. Маркс указывал, что начало эры капиталистического производства относится к XVI в., когда начался процесс первоначального накопления, который «есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства» [4, с. 727].

В классической форме насильственного отделения огромных масс производителей от средств производства первоначальное накопление имело место в Англии. В других странах Европы — в Испании, Португалии, Франции и Нидерландах — процесс первоначального накопления происходил в несколько иных формах, не имел столь бурного характера и был связан с постоянным и длительным обнищанием крестьянина, привязанного к своему клочку земли. Эти страны не дали массовых потоков крестьян-колонистов, которые переселялись бы в колонии. Здесь в колонии отправлялись искатели легкой наживы, военные, купцы, чиновники, миссионеры, а также ссыльные преступники.

Многие из этих людей, получив королевские земельные пожалования, не заселяли колоний крестьянами, а, наоборот, старались не допустить массовой крестьянской колонизации своих феодальных владений. Главную ценность этих земельных жалований в первые века колонизации (в частности, в Африке) они видели не столько в возможности культивации земли, сколько в возможности торговли ценными местными товарами. Отсюда их стремление к основанию факторий, строительству крепостей, фортов и военных постов, охраняемых сильными военными гарнизонами.

С историей португальской колонизации связаны следующие моменты первоначального накопления: истребление коренного населения, уничтожение целых племен и народов и захват их земель, «превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих», насильственное окатоличивание местного населения, разрушение исторически сложившихся социальных и политических структур, «торговые войны» европейских государств, ареной которых служил весь земной шар, в том числе Африка и Азия, и т. д. К. Маркс писал, что первоначальное накопление создавалось не идиллическими методами сбережения, а путем самых страшных преступлений и насилия, и что его история «вписана в летописи человечества пламенеющим языком крови и огня» [там же].

Специфический характер социально-экономической жизни португальских владений в Африке определялся двумя важнейшими факторами: феодальными отношениями, которые тесно переплелись с патриархально-общинным и рабовладельческим укладами, и колониальным режимом, который ставил эти территории в политическую и экономическую зависимость от Португалии.

Оба эти фактора надолго затормозили развитие производительных сил и социальный прогресс, причем узкие рамки феодальных производственных отношений, сочетавшихся к тому же с отношениями рабства, погоня за драгоценностями, а также принявшая беспрецедентные масштабы «охота на рабов» подорвали жизненные силы Африки, истощили ее естественные и людские ресурсы и надолго задержали экономическое развитие африканских стран.

С самого начала португальской колонизации Африки феодальные отношения стали ведущей формой общественных отношений. Все вновь открытые земли считались собственностью португальской короны, которая могла жаловать земельные наделы в безраздельное пользоганне споим подданным на правах феодального держания.

Как будет показано ниже, все земельные пожалования носили феодальный характер и ведущим способом производства в зоне португальского владычества с самого начала стал феодальный способ производства. Хотя в различных колониях в разные периоды формы феодальной зависимости были неодинаковы, феодальный способ производства оставался незыблемым на протяжении многих веков португальского колониального владычества. Введенная абсолютистским правительством Лиссабона система донатариев в наибольшей степени отвечала интересам господствующего класса метрополии. Берущая свое происхождение в португальской средневековой феодальной организации, эта система предусматривала предоставление королем отдельным лицам наследственных феодальных владений с правом административной и судебной юрисдикции в обмен за обязательство защищать и заселять эту землю. При этом вся земля колоний считалась собственностью короны, а владения донатария были, по сути дела, своеобразными феодальными бе-нефициями.

Как правило, этими феодальными собственниками (донатариями) становились португальские навигаторы и военачальники, открывшие и захватившие у местных племен те или иные территории. Каждое из таких своеобразных княжеств — наследственных феодальных владений — включало в себя несколько десятков, а иногда и сотен лиг побережья и тянулось на неограниченное расстояние в глубь страны. Так, в январе 1629 г. король сообщал вице-королю, что он получил прошение от капитан-жерала Нуно Алвариша Перейры, в котором тот просит пожаловать ему «капитанство» в 400 лиг побережья Восточной Африки от Иньямбане в направлении к мысу Доброй Надежды «с постоянными правами для него самого и его наследников», а также «капитанства в государстве Бразилия» [137, т. IV, с. 203].

Донатарии имели практически абсолютную власть. Они поступали, сообразуясь только со своими личными интересами, заявляя при этом: «Бог очень высоко, король очень далеко, стало быть, я здесь хозяин» [123, т. I, с. 16].

Например, на о-ве Принсипи, вскоре после его открытия, донатариями стала семья Карнейру. Эта фамилия вплоть до 1640 г. имела неограниченную власть над островом, назначала местных судей, а позднее по своему желанию назначала капитан-моров. В 1640 г. остров был объявлен графством и лишь в 1773 г. возвращен во «владения короны».

Один автор XVIII в. писал о донатариях на о-ве Терсейра (Азорские острова): «Эти капитаны-донатарии пользуются всей военной властью, в значительной степени гражданской и уголовной юрисдикцией и в то же время имеют возможность сдавать необрабатываемые земли тому, кто берется их обработать» [349, с. 65].

Многие донатарии (например, доиатарии Сьерра-Леоне) согласно условиям королевского пожалования не были обязаны даже жить в колонии, а жили, как правило, в Лиссабоне [там же, с. 31].

Несовершенство такой системы, превращавшей донатариев в почти независимых от короны феодальных князей, вскоре стало очевидным для правительства метрополии. В конце XVI в. эта система была заменена системой празу, представлявшей собой модификацию прежней системы донатариев.

Празу — своего рода земельные концессии — предоставлялись короной отдельным португальцам без права отчуждения и могли передаваться по наследству, но, как правило, в течение трех поколений. Теоретически празу должны были даваться белым женщинам при условии, что они выходили замуж за португальцев, и наследовались по женской линии в течение трех поколений, после чего они должны были вернуться к короне (отсюда и название «празу», т. е. «определенный срок»). Практически же празейруш (держатели празу) стали собственниками этих земель [415, с. 179; 137, т. III, с. 440].

Цель создания этой системы состояла в том, чтобы привлечь как можно больше белых колонистов, обеспечить португальский контроль и влияние, организовать экономическую эксплуатацию колоний и снабдить их дешевым административно-военным аппаратом [351, с. 73].

Система празу возникла в процессе португальского проникновения в долину р. Замбези (1575—1640). Португальские конкистадоры, проникая вверх по великой реке и все дальше углубляясь во владения мономотапы, воспользовались ослаблением власти этого правителя, а также его бесчисленными войнами с вассально-зависимыми от него мятежными вождями, для того чтобы захватывать силой или получать по соглашению с мономотапой земли этих мелких вождей, присваивая себе их власть и юрисдикцию над жителями. Иезуит Мануэл Баррету свидетельствует (1667), что «португальские землевладельцы имеют в своих землях ту же самую власть и юрисдикцию, какие имели до них вожди кафров, у которых они их отвоевали» [137, т. III, с. 440].

Уже в 1633 г. португалец Б.-де Резенди упоминал о владельцах больших земельных угодий, привлекавших к себе на службу тысячи «кафров» на Мозамбикском побережье и прилегающих островах. Бывшие солдаты и «дегредадуш» (ссыльные) оказались владельцами огромных земельных массивов. Вначале эти португальские поселенцы были вассально-зависимы от мономотапы. Но в конце XVI — начале XVII в. португальское правительство стало прилагать усилия, чтобы подчинить их своему контролю [316, с. 50].

Вскоре многие земли в этом районе были пожалованы в виде «празуш да короа» (пожалований короны) португальским подданным, отличившимся на службе. При этом по условиям пожалования они могли быть не более трех квадратных лиг и передаваться по наследству только рожденным от португальских родителей женщинам, которые должны были выйти замуж за португальцев, жить в колонии и обрабатывать и развивать празу.

Контракт, по которому празейру получал празу, накладывал на него определенные обязательства перед королем, са-мым важным из которых было обязательство ежегодно уплачивать казне налог (форо) обычно в размере десятой части до-ходов [329; 320, с. XI].

Отказ культивировать землю, брак собственницы земли с цветным мужчиной, а также ее отказ жить на этой земле юридически влекли за собой наказание в виде перехода празу к короне. Однако все эти условия нарушались.

Обязательство обрабатывать землю обычно игнорировалось, так как для сбыта продукции не было рынка и празейруш, как правило, ограничивались только выращиванием небольших урожаев, необходимых для пропитания их домочадцев и рабов. Белых мужчин в долине Замбези было очень мало, к тому же они плохо переносили тропический климат, поэтому собственницы празу обычно выходили замуж за лучше акклиматизировавшихся мулатов или так называемых индо-португальцев из Гоа. Иногда девушки — владелицы празу выходили замуж за африканцев. Ногейра-де Андраде писал в конце XVIII в., что браки белых девушек «с индийцами и цветными на Замбези — обычное явление» [351, с. 74]. Празу редко оставались теми маленькими участками, которые были пожалованы короной. Обычно они постепенно увеличивались до громадных размеров, соперничая в этом отношении с самыми обширными фазендами в Бразилии, и это создавало непреодолимые трудности для их культивации и заселения.

Наконец, многие владельцы празу не желали жить в колонии и, оставив на своих землях управляющих, отправлялись в Лиссабон или Порту. Из всех обязательств чаще и больше всего нарушались обязательства, вытекавшие из юридических от-ношений между празейру и королем, которые обычно были чисто символическими или вовсе не существовали. Большинство празейруш отказывались выполнять свою часть контракта и действовали независимо от правительства. По словам историка А. Исаакмэна, специально изучавшего этот вопрос, «эта противозаконная деятельность включала в себя действия, начиная от общего отказа платить налог (форо) до вооруженного сопротивления, когда празейру чувствовал, что государство посягает на его автономию» [320, с. XII].

В долине Замбези, вероятно, не было ни одного владельца празу, который бы выполнял условия пожалования. Корона смотрела на эти нарушения сквозь пальцы и даже щедро раздавала владельцам празу дворянские звания. Так зарождался дворянско-помещичий класс в Мозамбике. Что касается Анголы, то там система празу не получила сколько-нибудь существенного распространения. (Основой экономической жизни Анголы вплоть до XIX в. оставалась работорговля, и поэтому земля, как таковая, до этого времени мало интересовала европейских поселенцев.)

Описывая власть празейруш, Баррету сообщает, что «они подобны германским князьям и могут выносить приговоры по всем делам, предавать смерти, объявлять войну, облагать налогами и при этом, возможно, творят великие варварства, но они не пользовались бы должным уважением своих вассалов, если бы не наслаждались той же властью, что и вожди, которым они наследовали» [137, т. III, с. 440].

Женясь на африканках, изучая местные языки и обычаи и создавая из числа португальцев и африканцев большие частные армии, празейруш постепенно расширяли границы пожалованного им поместья, захватывая все новые и новые земли. На службе у празейруш иногда были тысячи африканцев, с которыми они обращались с исключительной жестокостью. Мануэл Баррету, свидетельствовавший о жестокости, насилиях и беззакониях, творимых празейруш, отмечал, что последние вселяли в людей ужас и страх. В качестве примера он упоминает о Мануэле Паише-де Пинью, «образ жизни которого, а также и его домочадцев был образом жизни князя». Он поддерживал свой престиж и авторитет, «будучи очень щедрым, вознаграждая, и суровым, даже жестоким, наказывая» [там же].

На празу не возникло плантационного хозяйства подобного тому, какое было характерным для Бразилии. Причина этого состояла в отсутствии рынка для сельскохозяйственной продукции. Предметами экспорта считались только золото, слоновая кость и рабы, но их приобретение не требовало развития техники и совершенствования организации хозяйства. Единственное, что интересовало празейру,— это налоги и подати, взимаемые в его пользу в виде золота, слоновой кости и рабов. Все это обусловило консервативный и застойный характер феодальной системы празу и неспособность держателей празу осуществить глубокие изменения в традиционных экономических п социальных отношениях.

На своих землях празейру был абсолютным хозяином. Он произвольно устанавливал налоги и подати, которые должны были платить мелкие вожди, жившие на его территориях. Из этих средств празейру платил время от времени одну десятую часть в португальскую королевскую казну.

Африканцы должны были платить особые подати и в таких случаях, как, например, переход празу к новому собственнику. При отсутствии ценных товаров (особенно высоко ценилась слоновая кость) празейру принимал в виде подушной подати (муосоку) рабов.

В середине XVII в. почти все земли от Келимане до Чикоа и от Чикоа до Софалы были разделены на празу, имевшие размеры от 3—4 до 80—90 кв. миль [281, с. 82].

М. Баррету свидетельствует, что почти вся территория в треугольнике, образуемом р. Замбези, морским побережьем и прямой линией, проходящей от Чикоа до Софалы, была в руках португальцев, хотя многие из жителей, принадлежавших к племени батонга, были в «состоянии мятежа» [137, т. III. с. 439]. Он говорит, что вся эта территория разделена на празу, причем некоторые из них столь же велики, как большие королевства, особенно те, которыми владели Антониу Лобу да Силва, Мануэл Фоз-де Абреу, Мануэл Паиш-де Пинью и др. Последний имел среди своих подданных все племя монгаси [там же].

Многие празейруш накопили огромные богатства и жили в вызывающей роскоши. На некоторых празу были построены большие здания с очень просторными комнатами, высокими потолками и толстыми стенами. Эти дома вызывали восхищение у посещавших их путешественников XVII в. Большие прохладные комнаты были обставлены с восточной роскошью, причем празейруш старались превзойти в богатстве друг друга. Столы изобиловали всякими яствами, были уставлены всевозможными овощами и фруктами, выращиваемыми в их садах, мясом домашних и диких животных, самыми дорогими винами из Европы и всевозможными заморскими деликатесами. Их обслуживали многочисленные рабы. Они никогда не передвигались иначе как в паланкинах, которые несли рабы, и жили в роскошной праздности [403. т. II, с. 429; 281, с. 84].

От празейруш в королевскую казну текла сравнительно тонкая струйка доходов: вся рента, шедшая в Лиссабон, составляла немногим более 600 миткалей золота, или 268 ф. ст. в год [403, т. II, с. 429]. Незначительность финансовых поступлений, получаемых казной от празейруш, была связана с их практически полной независимостью от короны, а также с отсутствием эффективного португальского чиновничьего аппарата вдоль р. Замбези.

Таким образом, система празу не дала ожидаемых результатов и не оправдала тех больших надежд, которые возлагали на нее архитекторы колониальной империи. Система празу в той форме, в какой она развилась и сложилась в XVIII в., не смогла существенно увеличить белое население в Замбезин или закрепить на земле европейских переселенцев. Тропические болезни и сопротивление местных племен сделали Замбезию, по выражению одного историка, могилой белого человека [238, с. 52].

Нападения воинственных племен, междоусобные войны празейруш, удаленность празу друг от друга и от португальских фортов постепенно обрекли их на упадок и полное уничтожение. К концу XVII в. было только 100 празу. Эта система просуществовала еще полтора столетия, вплоть до середины XIX в. В 1852 г. был издан королевский указ о ликвидации празу провинции Мозамбик. В 1890 г. они были реорганизованы [415 с. 179].

Однако, как отмечает Даффи, празейру мог быть низложен лишь силой, и даже когда его вытесняли в джунгли португальские войска, он уводил с собой свой двор, вождей и частную армию, чтобы вести «древнюю и хорошо известную борьбу, которая происходит во все периоды феодализма, — между сувереном, пытающимся усилить свою власть, и феодальными баронами, защищающими свои традиционные права, которые составляют саму основу их существования» [281, с. 7].

Характерной особенностью колониальной экономики являлось преобладание в каждый определенный период какого-либо одного колониального продукта, становившегося как бы главной осью экономической жизни португальской империи. В зависимости от этого ранняя экономическая история португальского колониализма (XV—XVIII вв.) может быть разбита на несколько этапов:

XV в. — фаза гвинейского золота;
XVI — первая половина XVII в. — фаза восточных пряностей;
вторая половина XVII в.— фаза бразильского сахара;
XVIII в. — фаза бразильского золота.

Вся история португальского колониализма — это прежде всего история варварского расхищения природных и человеческих ресурсов захваченных территорий, в основе которого лежали корыстные экономические интересы эксплуататорских классов метрополии. «Всякая история Анголы, которая имеет смысл, должна быть экономической историей», — справедливо пишет историк Г. Чайлдс [253, с. 19]. Это положение можно было бы распространить и на другие португальские колонии.

На протяжении почти всего XV в. главной целью португальской колониальной экспансии было приобретение гвинейского золота. Именно на золоте, слоновой кости и в меньшей степени на рабах Гвинейского побережья фокусировалось внимание первых колонизаторов Африки, именно они были вожделенной целью и стимулом колониальных авантюр вышедших на дорогу колониального разбоя рыцарей первоначального накопления. Европейцев, которые с самого начала смотрели на открытые ими страны прежде всего как на источник обогащения, интересовали больше всего золою и слоновая кость. Именно жажда золота надувала паруса кораблей Генриха Мореплавателя, гнала их через океан, вселяла отвагу и жестокость в сердца конкистадоров, толкала их на самые варварские преступления.

Как отмечает африканский историк Дель-Ананг, «золото, слоновая кость и рабы были главными предметами на западном побережье [Африки]. Все больше и больше авантюристов прибывало, принося с собой те так называемые блага цивилизации, остатки которых существуют до настоящего времени» [276, с. 20].

Говоря об этих «благах цивилизации» времен чудовищного грабежа богатств Африки первыми европейскими конкистадорами, русский путешественник В. В. Юнкер писал: «Какую страшную нищету принесла торговля слоновой костью бедным неграм! О, если бы можно было собрать вместе все жалобы, крики боли и вздохи, которые причинил один кусок слоновой кости. Какой это был бы ужас для осужденного видеть и слышать даже только часть этих человеческих страданий» [149, с. 23].

Колониальная эксплуатация в этот период базировалась главным образом на неэквивалентной торговле с местным населением. Первое время португальцы вели торговлю со своих судов, подплывавших к берегу и бросавших якорь в подходя-щем месте. С середины XV в. эта форма торговли была дополнена созданием факторий или торговых постов. Вдоль побережья стала быстро возникать сеть португальских факторий, в которых обосновывались купцы, обменивавшие дешевые ткани и безделушки на золото, слоновую кость, амбру, рабов и т. д. Первая из этих факторий была основана в 1445 г. в Аргене. Через десять лет здесь был построен укрепленный форт, под защитой которого португальские купцы вели оживленную торговлю. Арген стал прототипом цепи укрепленных факторий, созданных Португалией от Анголы до Молуккских островов [241, с. 25].

В Африке португальские фактории и форты покрыли к середине XVI в. все ее западные и восточные берега. Множество факторий было основано в Северной и Западной Африке. На восточном побережье к 1520 г. португальцы основали фактории в бывших арабо-суахилийских городах Кильве, Момбасе, Ламу, Малинди, а также в Брава, Могадишо, Софале, Мозамбике, на островах Пемба и Занзибар. В 1544 г. они построили факторию в Келимане [322, с. 99—101].

Португальская колонизация разрушила издавна сложившуюся систему экономических связей и ликвидировала ряд крупных арабо-суахилийских торговых и культурных центров в Восточной Африке.

Возникшие в XV—XVI вв. португальские фактории нанесли сильный удар по транесахарской торговле, которую вели арабскис купцы с мусульманскими государствами Северной Африки, и позволили португальцам отвести значительную часть этой торговли на свои суда и торговые центры. Особенно сильный удар по арабским купцам в борьбе за торговлю в Западной Африке был нанесен португальцами строительством фактории и форта в Эльмине (Золотой Берег) в 1482 г. Эта фактория, превзошедшая по объему торгового оборота Арген, подорвала арабскую торговлю и обеспечила значительный приток золота к западному побережью. В результате упорной арабо-португальской борьбы за торговую монополию в этом районе португальцы взяли верх, и их каравеллы в течение 100 лет (1450—1550) вывозили намного больше золота, чем арабские верблюжьи караваны, совершавшие транссахарские рейсы.

Как явствует из источников, португальская торговля с самого начала приобрела характер колониальной, или разбойничьей, торговли, торговый обмен часто сопровождался, а иногда заменялся внеэкономическим присвоением. Сильный торговый партнер при всякой возможности грабил слабого.

В конце XV в., после открытия морского пути в Индию, экономическое содержание португальской заморской экспансии существенно изменилось. Главной целью и стимулом португальской колониальной экспансии в это время становятся перец, мускатные орехи и корица.

Захватив контроль над морским путем из Европы в Азию, Португалия сконцентрировала усилия на том, чтобы извлечь максимальные выгоды из своей монополии на торговлю с Южной и Юго-Восточной Азией. Торговля специями приносила португальским купцам и авантюристам фантастические прибыли. Так, перец, который привез Васко да Гама, возвращаясь из Индии, окупил его путешествие 60 раз. После первых же рейсов португальских купцов в Индию цены на перец в Европе поднялись в несколько раз и остановились на средней цене 30 крузадо за кинтал, в то время как в Индии один кинтал перца стоил всего 2 крузадо. Цены на специи на европейском рынке в этот период устанавливало португальское правительство, которое объявило торговлю с Индиямн королевской монополией. Только с разрешения короля португальские и иностранные купцы могли торговать «индийскими товарами». Львиная доля выручки от этой чрезвычайно прибыльной торговли потекла в королевскую казну, поскольку, по словам крупного немецкого историка Циммермана, «судоходство и инициатива частных предпринимателей были почти ничтожными» [420, с. 195].

Хотя сведения, которые можно почерпнуть из сохранившейся документации, крайне скудны и фрагментарны, все же они дают возможность дать приблизительную оценку общей суммы доходов, которую извлекла в этот период перцового бума королевская казна из торговли с Востоком. По подсчетам бельгийских историков Ланной и Линдена, ежегодная выручка казны составляла тогда около 4250 тыс. зол. фр., не считая сборов таможни Лиссабона, которые тоже составляли весьма значи-тельные суммы.

Кроме того, необходимо учитывать, что, хотя с конца XV— начала XVI в. на первый план экономической жизни португальской империи выдвигается торговля пряностями, это вовсе не означает, что золото и слоновая кость, которые были стержнем колониальной политики португальцев XV в., вовсе перестали их интересовать. Неэквивалентная торговля, в ходе которой португальцы выменивали благородный металл на различные ничего не стоящие безделушки, продолжала существовать и во время перцового бума, хотя стала уже не главным, а вторым по своему значению источником колониальных доходов. Однако и этот источник был весьма существенным.

По свидетельству Дуарти Пашеку Перейры, в конце XV — начале XVI в. из Западной Африки в Португалию поступало-ежегодно примерно 170 тыс. добр (108 тыс. ф. ст. по ценам 1601 г.) [119]. Английский историк Р. Бин считает, что цифра 170 тыс. добр относится только к экспорту из Эльмины и что к ней надо добавить 30 тыс. добр из Аксима и 9 тыс. добр из: Сьерра-Леоне [217а, с. 352]. Согласно существовавшим в этог период правилам пятая часть доходов от торговли золотом (так называемая пятина) должна была идти в пользу короля. В начале XVI в. только из Кильвы в королевскую казну поступал» в виде «пятины» в среднем от 35 тыс. до 40 тыс. добр в год [82, т. 1, док. 31, прим., с. 331].

Золото, вывозившееся португальцами из Восточной Африки, не посылалось в Португалию, как это было с западноафриканским золотом, а отправлялось главным образом в португальскую колонию Гоа, где большая его часть использовалась на покупку перца и других пряностей для отправки в Португалию. В результате перцового бума Гоа стал таким богатым городом, что его называли «Римом Востока». Там было построено много роскошных зданий, в том числе несколько великолепных церквей, богато оформленных золотыми украшениями.

Огромные доходы королевской казне, колониальным чиновникам и купцам приносила также торговля золотом на побережье Западной Африки. С 1493 по 1580 г. экспорт золота из Гвинеи достигал в среднем 2400 кг в год, что составляло 35% мировой добычи того времени. В целом же, суммируя все доходы, получаемые в этот период метрополией от колоний (в том числе и таможенные сборы от колониальной торговли), можно установить, что чистая прибыль королевской казны от эксплуатации и разграбления богатств ее колониальной империи составляла ежегодно в среднем 5,5 млн. зол. фр. [326, с. 209—210].

Главной формой торговли в Африке, приносившей огромные доходы нарождавшемуся и быстро усиливавшемуся португальскому торговому капиталу, по-прежнему был неэквивалентный обмен.

Португальцы быстро обнаружили, что товары европейского происхождения не пользуются большим спросом в Африке. Местные жители отдавали явное предпочтение индийским товарам, на которые они охотно обменивали золото и слоновую кость. Поэтому португальские купцы стали ввозить в Африку ткани и бусы, купленные в Индии. «Товары, которые здесь хорошо идут, — писал капитан Софалы королю в 1516 г., — это шелковая ткань, которая здесь стоит дороже, чем где-либо , поскольку они [„туземцы“] ее очень ценят, а также бусы… и другие товары из Индии» [82, т IV, док. 16, с. 292]. Эти ткани, свидетельствовал в конце XVI в. Диогу-де Коуту, «очень ценятся кафрами, которые делят их на куски и носят вокруг талии. Они считают их самым роскошным нарядом в мире. Они (купцы.— А. X.) берут также для своей торговли мелкие бусы, сделанные из гончарной глины, зеленые, синие или желтые, из коих делаются ожерелья, которые кафрские женщины носят на шее так же, как наши — богатые ожерелья» [70, с. 317].

Португальцы ввозили в Африку из Индии довольно широкий ассортимент бус, о чем свидетельствует, например, расписка алкайд-мора и фактора Мозамбика от 6 мая 1517 г. в том, что они получили 800 связок синих стеклянлых бус, 22 связки оловянных бус и 20 янтарных бус, «как грубых, так и изящных» [82, т. V, док. 21, с. 156].

Де Коуту следующим образом описывает португальскую торговлю, существовавшую на р. Замбези в конце XVI в.: «Существуют три рынка, куда португальцы идут покупать золото или посылают свой товар и обменивают его на золото… Те, кто желают, идут сами, другие посылают своих кафров… Эти партии кафров с указанными товарами выходят из нашего форта Тете и идут к трем рынкам, куда приходят кафры из хинтерланда и ждут их в определенное время» [70, с. 317].

Не только золото, но и слоновая кость выменивались главным образом на дешевые ткани. Это подтверждается свидетельством другого хрониста, Б.-де Резенди, который писал в 1635 г.: «Рынок этой страны находится в 70 лигах от крепости (Софала. — А. X.). Единственный товар — слоновая кость, которая обычно обменивается на черную и белую ткань, тонкий миткаль и другие ткани, как это принято на всем кафрском берегу, где за ткани можно купить все, включая провизию, которая во время мира всегда изобильна и дешева» [137, т. II, с. 405]. В этих свидетельствах идет речь о так называемых яр-марках в Луанзе, Дамбараре, Ангоше и Массапе. Эти ярмарки находились недалеко от золотых рудников и полностью контро-лировались португальским купеческим капиталом. Археологические раскопки показали, что ярмарки представляли собой укрепленные форты, окруженные кирпичными стенами, рвом и частоколом. В крепостных стенах имелись бастионы для пушек. Внутри крепости находились оружейный склад, казармы для гарнизона, часовня и резиденция капитана. Самой важной из всех была ярмарка в Массапе (недалеко от горы Дарвина). Все португальцы, приезжавшие в Мономотапу, должны были проходить через этот форт и платить пошлину его капитану. Капитан Массапы имел большую власть, делегируемую ему мономотапой. Этот капитан избирался португальскими резидентами, но его кандидатура утверждалась вице-королем в Гоа и мономотапой. Его юрисдикция распространялась как на португальцев, так и на африканцев, живших по соседству, причем он должен был даже выполнять некоторые церемониальные функции племенного вождя. Все купцы должны были платить пошлину капитану Массапы за товары, ввозимые в страну.

Сохранились некоторые торговые счета фактории Софалы, которые дают представление о масштабах этой торговли. За 20 месяцев в 1508—1509 гг. в факторию поступило около 1900 унций золота и 10 тыс. фунтов слоновой кости, купленных или, возможно, отобранных силой у коренных жителей хинтерланда или у арабских купцов. За тот же период она получила из-за моря (главным образом из Индии) и реализовала в обмен на золото и серебро более 10 тыс. ярдов тканей и различной одежды и более 8,6 тыс. фунтов бус. Большая их часть была использована для покупки золота и слоновой кости в хинтерланде, а также (меньшее количество) для покупки продовольствия для гарнизона [404, с. 39].

Таким образом, португальская торговля в этот период была «треугольной»: в Индии закупались ткани и безделушки, которые везли в Африку; там их обменивали на золото и слоновую кость, которые, в свою очередь, частично вывозили в мет-рополию, частично — в Индию, где обменивали на пряности, которые тоже попадали в метрополию и другие страны Европы. Таким образом, ничего не давая сама, Португалия получала все при помощи неэквивалентного торгового обмена между Африкой и Азией.

Португальская монополия на торговлю с Азией просуществовала 90 лет — до конца 1580-х годов. Поглощение Португалии Испанией (в результате этого Португалия оказалась втянутой в сложные международные конфликты и приобрела новых сильных врагов), гибель испано-португальского флота ( «Непобедимой армады») в 1588 г., а также активизация колониальных соперников подорвали могущество Португалии на Востоке и привели в конечном счете к потере ею к середине XVII в. большинства азиатских владений. Центр тяжести колониальной империи переместился в Бразилию и Анголу. Именно на этих территориях фокусируется теперь внимание Лиссабона, который ищет новые источники извлечения колониальных прибылей.

Начался следующий этап португальской колониальной политики, связанный с сахарным бумом в Бразилии и невиданным расцветом работорговли. Развитие плантационного хозяйства в Бразилии вызвало резкое увеличение спроса на рабов. Главным источником, снабжавшим рабской рабочей силой бразильскую плантационную экономику, стала Ангола. Еще больше вырос спрос на рабов, когда в начале XVIII в. сахарный бум в Бразилии сменился золотым. Начался один из самых драматических актов трагедии первоначального накопления, означавший для Бразилии хищническое разграбление ее природ-ных богатств, истребление и порабощение ее коренного населения, а для Африки — расхищение человеческих ресурсов, погребение заживо в рудниках миллионов наиболее здоровых и жизнеспособных людей, насильственно вывезенных из Африки в Америку.

Работорговля стала основой экономики Анголы, той главной осью, вокруг которой вращалась вся экономическая жизнь в колонии (подробнее о работорговле см. следующий раздел). Торговая статистика того времени показывает, что львиную долю доходов португальцев в Анголе составляла торговля «живым товаром». В конце XVIII в. 88,1% всех доходов, получаемых в колонии, шло от экспорта рабов ло сравнению с 4,09% — от церковной десятины, 4,8% —от слоновой кости и 0,9%—от соли. «Ангола еще полностью зависела в своем существовании от работорговли, — пишет известный специалист по истории Анголы Ж. Вансина. — Нужда в рабах постоянно заставляла торговцев добиваться все новых военных экспедиций, и колония регулярно организовывала рейды против своих африканских соседей. Контрабанда рабами, слоновой костью и даже воском процветала и шла беспрепятственно. Поскольку слоновая кость была еще королевской монополией, особенно развилась контрабандная торговля слоновой костью. Причина незаинтересованности в развитии других ресурсов была сформулирована губернатором Мигелем Антониу да Меллу, который заметил, что редко бывало, чтобы кто-нибудь потерял деньги на работорговле» [408, с. 185].

Что касается «португальской» Восточной Африки, то здесь, хотя и существовали рабство и работорговля, они не приняли столь внушительных размеров и не получили столь большого развития, как в Анголе. В Мозамбике главные усилия португальских колонизаторов и в этот период были направлены на развитие торговли в Индийском океане, а также на захват и эксплуатацию золотых рудников Мономотапы (в области Ма-ника).

Поскольку португальские порты в Восточной Африке имели исключительно важное стратегическое и торговое значение как опорные базы на великом морском пути в Индию, португальское правительство с давних пор рассматривало эти свои владения прежде всего как ключ к Индийскому океану.

Не случайно, как уже упоминалось, восточноафриканские колонии были в административном отношении отнесены к «Государству Индии» и подчинены вице-королю в Гоа. Они рассматривались как естественный придаток и необходимый компонент колониальной торговли с Азией. Сами португальские поселения на востоке Африки включались тогда в официальной документации в понятие «Индия». Лиссабон сконцентрировал свои усилия на создании здесь цепи торговых факторий. Говоря о начальной стадии португальской колонизации Мозамбика, королевский комиссар этой колонии М. Албукерки писал, что в эпоху открытий в каждой крепости имелись церковь и фактория — прозелитизм и торговля [349, с. 39].

В 1593 г. португальцы построили в Момбасе форт Жесуса, укрепив тем самым свой военно-политический и экономический контроль над побережьем. В конце XVI в. португальская торговля между Восточной Африкой и Индией успешно развивалась, несмотря на британские и голландские угрозы португальской империи в Азии, захват форта Жесуса арабами из Омана в 1599 г. (во время осады погибли 2,5 тыс. португальцев, индийцев, банту и арабов) [414, с. 219].

Согласно сведениям, сообщаемым голландским путешественником Линшотеном, восточноафриканский экспорт в Индию составляли золото, слоновая кость, амбра, эбеновое дерево и рабы. Рабы-африканцы, будучи физически более сильными и выносливыми, чем коренные жители Индостана, использовались для самых тяжелых работ в азиатских колониях Португалии [137, т. VIII, с. 417], и, хотя Линшотен и не говорит этого, из других источников видно, что они использовались в больших количествах на торговых судах, для того чтобы освободить матросов-европейцев от тяжелых работ. После захвата форта Жесуса арабами португальцы стали считать зоной своего владычества побережье нынешнего Мозамбика, а африканский берег к северу от мыса Делгадо рассматривался как арабская сфера влияния.

Торговое значение Софалы к концу XVI в. заметно упало. Зато очень возросло торговое значение Сены, где существовали сильно укрепленный форт, склады, церковь и проживало около 50 португальцев и почти тысяча индийцев и мулатов. Здесь португальцы вели оживленную торговлю с соседними африканскими вождями, но платили налог тканями и бусами посольствам, которые раз в три года присылал мономотапа. С мономо-тапой у португальцев были установлены самые тесные и выгодные для них торговые отношения. Линшотен сообщает, что капитан Мозамбика Нуно Велью Перейра информировал архиепископа, что за три года своей службы он накопил состояние почти в девять тонн золота (по тогдашним ценам это составляло 75 тыс. ф. ст.) главным образом от торговли этим драгоценным металлом, которая ведется в Софале и на территории Мономотапы [там же, с. 416]. Пользуясь своим положением, высшие колониальные чиновники стремились наложить руку на чрезвычайно прибыльную торговлю золотом, безжалостно пресекая всякую конкуренцию. Как правило, они занимались не столько своими административными обязанностями, сколько «золотым бизнесом». О характере и масштабе их «предпринимательской деятельности» дает представление следующий фрагмент из хроники Б.-де Резенди: «Капитан этого поселения Сена выбирается капитаном Мозамбика. Он теперь не получает жалованья из королевской казны, поскольку граф Линьярес в бытность свою вице-королем распорядился, чтобы капитаны не оплачивались больше из королевской казны, как это было до его правления, говоря, что с этих пор прибыли от [района] рек будут идти не Его Величеству, а капиталу Мозамбика, который имеет на нее аренду и должен платись жалованье капитанам Сены, Софалы и других фортов [района] рек… В этом по-селении Сена капитан Мозамбика имеет факторию и продает все товары вассалам Его Величества и другим христианам, ко-торые несут их в хинтерланд обменивать у кафров на слоновую кость и золото» [137, т. II, с. 402—405].

Португальский король жаловался, что, в то время как он не получает прибылей от торговли золотом, капитаны Софалы наживают огромные состояния [404, с. 41]. Злоупотребления чиновников, в карманы которых шли прибыли от торговли золотом, приняли столь грандиозные масштабы и скандальный характер, что Совет по делам заморских владений в 1644 г. рекомендовал, чтобы капитан Мозамбика был не более чем оплачиваемым начальником крепости и чтобы торговля в Юго-Восточной Африке была открыта для всех [212, с. 115]. Поскольку злоупотребления продолжались и колониальные администраторы продолжали заниматься главным образом торговыми операциями, в 1720 г. был издан королевский указ, запрещающий губернаторам и высшим чиновникам участвовать в торговле. Этот указ был в какой-то степени проведен в жизнь только в 1725 г. [408, с. 182].

Метрополия смотрела на свои колонии исключительно через призму интересов своей колониальной торговли, которая, будучи одним из важнейших источников дохода эксплуататорских классов метрополии, ревниво охранялась ими от посягательств иностранных держав. Португальцы строжайшим образом запрещали жителям колоний торговать с иностранцами. Всякое иностранное судно, бросившее якорь у берегов португальских колоний, рассматривалось как контрабандистское. Его захватывали, а с его экипажем обращались не лучше, чем с пиратами или шпионами. Любимым методом португальцев была также дезинформация местного населения относительно намерений и обычаев своих европейских конкурентов. Англичанин Дж. Ланкастер, побывавший в начале XVII в. на Занзибаре, сообщает, что он обнаружил там португальскую факторию, уже покинутую португальцами. Местные жители рассказали ему о «коварных и злобных происках в отношении нас (т. е. англичан. — А. X.) португальцев, которые заставляли их поверить, что мы жестокие люди и людоеды, и внушали, что если они не хотят подвергаться опасностям, то они ни в коем случае не должны приближаться к нам» [105, с. 26].

Строительство сильно укрепленных фортов и размещение там многочисленных гарнизонов имели одной из главных целей защиту монополии Португалии на колониальную торговлю от иностранной конкуренции. Б.-де Резенди писал: «Цель, для которой эта крепость [Софала] построена и содержится, — сохранение торговли золотом, слоновой костью, серой амброй на этом побережье и реках Куамы. Важность этой торговли требует принятия мер, чтобы помешать проникновению иностранных держав; надо снабжать эту крепость всем необходимым, ибо земли, находящиеся у мыса Доброй Надежды, столь обширны н богаты золотом и слоновой костью, что этой торговли домогаются все португальцы в Индии и Португалии, а также и другие нации» [137, т. II, с. 402].

Когда стало известно о том, что англичане и французы ведут активную торговлю к северу от р. Данде (Ангола), в Лиссабоне в 1733 г. был выдвинут план пресечения этой торговли путем оккупации всего побережья от устья Данде до Сойо и строительства там крепостей (президиу). В 1758 г. камара Луанды жаловалась, что иностранные купцы продают свои товары через посредников в Луанде и что эти товары лучше и дешевле, чем португальские. Поэтому в 1759 г. была организована специальная военная экспедиция с целью остановить непортугальскую торговлю в долине Ложе, однако она не дала желаемого результата. В 1760 г. в Лиссабоне обсуждался вопрос об оккупации Амбриша, Кабинды, Маллембе и Лоанго [408, с. 182]. Все эти меры должны были не только пресечь иностранную торговлю и контрабанду, но и превратить Португалию в единственного торгового посредника между колониями и Европой.

Изучение документации и свидетельств современников показывает, что организация португальской колониальной торговли не оставалась неизменной. Она претерпела со времени своего возникновения значительную эволюцию, связанную с социально-экономическими сдвигами в самой Португалии и в других странах, с развитием производительных сил и товарно-денежных отношений, некоторыми «моментами» первоначального накопления, а также с изменениями соотношения политической, экономической и военной роли европейских держав в мировой политике.

Изучение описаний путешественников и купцов, хроник, официальной корреспонденции и других источников того времени позволяет сделать попытку периодизации истории португальской колониальной торговли в зависимости от главных принципов, положенных в основу ее организации.

В период первоначального накопления и раннего капитализма можно выделить две основные фазы в истории колониальной торговли Португалии:

XV — XVI вв. — фаза королевской монополии па торговлю, начало XVII — конец XVIII в. — фаза торговых компаний.

Первый этап португальской колониальной торговли характеризуется фактической монополией королевской короны на всю импортно-экспортную торговлю между метрополией и колониями. (Частная торговля хотя и допускалась, но только с разрешения королевского двора и при условии уплаты ему значительной доли прибылей.)

Очень яркое и точное описание португальской торговли этого периода дал известный русский историк проф. Р. Виппер: «Сама торговля была похожа на военные экспедиции, правильно повторявшиеся и руководимые правительством: частные лица только с его разрешения могли принимать участие в обмене, притом известные товары оставались в исключительном распоряжении короны. Индийская камера в Лиссабоне вела все торговые сношения с Востоком. Путешествия были долги и трудны; проезд из Лиссабона в Гоа, главное владение португальцев в Индостане, длился 18 месяцев. Драгоценные товары грузились на тяжелые военные корабли, карраки, снабженные десятками пушек и везшие сотни моряков и солдат. Они наводили страх на персов, индусов и арабов, но вместе с тем их грузы вызывали зависть европейцев других стран, жаждавших перехватить у португальцев торговые пути и отбивавших иногда военные армады недалеко от самой Португалии. Перевоз крупными партиями при редких отправках создавал на рынках лихорадочное напряжение на короткий срок, как в испанском Портобелло; за ним следовала полная остановка дел и запустение. Португальцы лишь довозили грузы до своего Лиссабона и вовсе не заботились о распространении привезенных товаров в остальных странах Европы» [148, с. 14—15].

Вплоть до конца XVI в. колониальная торговля велась в основном силами торговых агентов, нанятых королевским двором. Все частные торговцы должны были иметь на торговлю специальное разрешение от королевского правительства. Король обладал исключительной монополией на торговлю специями и слоновой костью. Так, в инструкциях вице-королю Индии в феврале 1635 г. король Филипп IV Испанский (Филипп III Португальский) писал: «Должна быть установлена монополия на торговлю слоновой костью, и она должна покупаться и перевозиться за счет моей казны как королевское право на слонов» [137, т. IV, с. 250].

Юридически королевская монополия на торговлю была оформлена законодательством, по которому все ресурсы колоний являлись собственностью короны и частные лица могли эксплуатировать их только с согласия и под контролем короля и его чиновников и в интересах обогащения королевской казны. Монополия короны оказывала крайне отрицательное воздействие на экономическое развитие колоний. Сковывая частную инициативу, она не давала возможности основывать новые предприятия даже тем предпринимателям и купцам, которые располагали для этого необходимыми средствами, опытом и сноровкой.

Много раз менялась политика короны в отношении торговли золотом, которое добывалось и широко использовалось в Юго-Восточной Африке.

В 1474 г. была введена королевская монополия на торговлю золотом. Вначале весь доход от этой торговли поступал в королевскую казну, но позже королевский двор отказался от этой монополии, и к торговле золотом были допущены частные купцы с обязательством отчислять в пользу королевской казны 10%, затем 5% и, наконец, пятую часть золота. Главным портом вывоза золота был Лагос, где был учрежден специальный центр — «Каса да Гине». Позже это учреждение было перенесено в Лиссабон ( «Каса да Мина», переименованное затем в «Каса да Индия») [363, с. 161]. Доход от торговли золотом в XV в. превышал все другие доходы короны.

В XVI в. была установлена практика, согласно которой исключительные права на торговлю золотом в Восточной Африке даровались капитанам крепостей Софала и Мозамбик. Большую часть доходов от этой чрезвычайно прибыльной тор-говли они забирали себе, но пятую часть должны были отчислять в пользу королевской казны.

Этот порядок, обогащавший капитанов крепостей, уже в 80-е годы XVI в. стал вызывать растущее недовольство королевского двора, который получал большое количество жалоб на функционеров, игнорировавших интересы короны.

В коллекции документов, собранных Тилом, имеется письмо монаха-августинца Азеведу королю (письмо не имеет даты, но написано, по-видимому, в 80-е годы XVI в.), в котором говорится: «Королевство Мономотапа и реки Куамы могут да-вать огромные выгоды Вашему Величеству, а в настоящее время не дают Вам никакого дохода, будучи сданы в аренду дону Жоржи-де Менезишу и его слугам на трехгодичный срок за 150000 крузадо, которые они еще не уплатили. По этому контракту Ваше Величество получает мало дохода, а теряет много, сдавая в аренду эти земли, которые богаче золотом, чем земли Мины, Аргена… и могли бы легко давать прибыль Вашему Величеству. Для того чтобы получать доходы от этого золота, Вашему Величеству не нужно ни завоевания, ни вооруженной силы. Нужно только, чтобы Ваше Величество дали португальцам разрешение перевозить свои товары к этим рекам, платя пятую часть золота или других товаров, которые они везут с собой назад в Мозамбик, и эта торговля тотчас же будет поставлена на ноги. Золота будет так много, что налог в пятую часть даст Вашему Величеству за шесть месяцев (один муссон) больше, чем арендаторы платят за три года… Этот налог будет прибыльнее для Вашего Величества, чем торговля через посредство ваших агентов и купцов, а единственные связанные с ним хлопоты — это приказывать его собирать. Чтобы поставить эту торговлю на ноги и собирать пятины с золота и другой собственности для Вашего Величества, следует назначить в Мозамбике таможенного чиновника, который будет вести бухгалтерскую книгу и иметь сейф, в который будет помешать золото, находящееся под надзором достойных доверия чиновников и агента, которому будет доверено перевозить его в Португалию… причем вице-король не должен иметь права помещать его в Индии.

Таким путем через несколько лет Ваше Величество убедится в значении этого королевства Мономотапа для Индии, так как в эту торговлю нельзя будет вмешаться ни со стороны побережья, ни с какой-либо другой стороны. Не следует позво-лять въезд итальянцам, венецианцам, евреям, маврам… так как их коварство и дурной пример всегда были вредны для Индии» [137, т. IV, с. 33—34].

Как видим, верноподданнически настроенный монах в своем рвении услужить монаршему величеству сформулировал четкую и развернутую программу изменения экономической политики в Юго-Восточной Африке по образу и подобию той политики, которая стала практиковаться примерно в то же время в Бразилии.

Есть основания предполагать, что предложения смекалистого и хорошо ориентировавшегося в мирских делах святого отца нашли полное понимание и поддержку в Мадриде. В пользу такого предположения говорит тот факт, что в марте 1593 г. был издан королевский указ, на основании которого торговля золотом на восточноафриканском побережье была открыта для всех португальцев при условии уплаты значительного налога в пользу королевской казны. Этот декрет вызвал подлинную золотую лихорадку в Юго-Восточной Африке, однако условие об уплате налога в пользу короны никем не соблюдалось. В результате в марте 1595 г. последовал новый указ, запретивший свободную торговлю золотом и восстанавливавший прежнюю практику заключения контрактов с капитанами крепостей.

В письме, направленном в связи с этим вице-королю, король писал: «Поскольку я информирован, что этот приказ (декрет 1593 г.) был чрезвычайно убыточен для моей казны и наносил ущерб этой торговле, я желаю поэтому принять меры, благоприятные для всех, я выражаю желание… чтобы в будущем эта торговля была полностью и безотлагательно запрещена и чтобы она велась, как прежде, и чтобы были заключены контракты с капитанами крепостей Софала и Мозамбик. Обычные расходы крепостей должны оплачиваться ими, а определенная и справедливая сумма денег должна поступать в мою казну» [там же, с. 43].

Этот порядок получил свое дальнейшее развитие и оформление в 1608 г., когда были изданы декреты, фиксировавшие точную сумму, которую должны были выплачивать короне капитаны взамен за право скупать золото у коренных жителей Мономотапы.

Король постановил, что «капитаны должны платить 40 тыс. парданов в год» [там же, с. 63]. Это означало увеличение суммы платежей приблизительно в два раза по сравнению с существовавшей до этого практикой. В инструкции, направленной вице-королю Индии, король предписывал, что «все золото и серебро, добываемое из рудников, должно иметь штамп с коро-левским гербом короны таким же образом, как это делается в Испанских Индиях, чтобы помешать их незаконному присвое-нию, которое может иметь место в противном случае» [там же, с. 251].

В начале XVII в. начинается новый этап в истории португальской колониальной торговли, характеризовавшийся отменой королевской монополии и усилением торговой буржуазии. Непосредственной причиной, побудившей испано-португальский королевский двор отказаться от старой системы торговли (с помощью королевских торговых агентов), а также от королевской монополии на индийские пряности и некоторые другие виды товаров, была необходимость, с одной стороны, считаться с усилившейся экономической и политической ролью выросшей на дрожжах первоначального накопления португальской торговой буржуазии, а с другой стороны — противостоять усиливающемуся натиску торгового капитала молодых капиталистических хищников — Голландии и Англии, связанному, в свою очередь, с теми крупными социально-экономическими сдвигами, которые происходили в этих странах. Голландская и английская торговая буржуазия с завистью смотрела на процветавшую португальскую торговлю с Азией. Она уже не довольствовалась долей в этой торговле, а мечтала полностью овладеть ею. Результатом этого торгового соперничества, принявшего исключительно острые формы в конце XVI — начале XVII в., явились голландско-португальская и англо-португальская войны.

Начиная с конца XVI в. португальское правительство стало широко практиковать систему монопольных компаний, непосредственно осуществлявших всю внешнюю торговлю колоний. Этим компаниям правительство предоставляло монопольное право на торговлю в каком-либо районе или какими-либо видами товаров. Пользуясь предоставленными привилегиями, компании устанавливали выгодные им цены на экспортируемые и импортируемые товары. Эти компании обычно находились в частных руках (иногда в качестве пайщика в них участвовала и корона), но они должны были выплачивать часть своих доходов королевской казне.

Изменение португальской системы колониальной торговли и создание торговых компаний было, с одной стороны, результатом возросшей роли португальской торговой буржуазии, которая не могла мириться с прежним характером торговли, и знаменовало победу торгового капитала над старым феодализмом, цеплявшимся за королевскую монополию на торговлю. С другой стороны, создание торговых компаний — это своего рода защитная реакция не только торговой буржуазии, но и землевладельческого класса Португалии против энергичного наступления, которое вела на их интересы более могущественная торговая буржуазия западноевропейских стран. Все возможные последствия и размеры этой опасности португальский двор осознавал, по-видимому, достаточно отчетливо. Именно поэтому он: и пошел на создание торговых компаний — меру, которая, безусловно, усиливала позиции торговой буржуазии в ущерб интересам короны и феодального класса. Обосновывая необходимость этой меры, король Филипп писал 1 марта 1629 г.: «Торговля в этих краях Восточной Индии была весьма важна для моей казны и прибыльна для моих подданных еще до того, как там появились европейские нации, особенно голландцы и англичане, которые раньше ездили в Лиссабон в поисках пряностей и других товаров, которые туда привозили португальцы и благодаря которым это королевство было богатым и процветающим. После же включения иностранных наций в это судоходство и торговлю все изменилось, так что теперь они владеют этой торговлей и довели эти королевства и это государство до их нынешней нужды, которая известна. И поскольку желательно не только сопротивляться им силой оружия, но также и отбивать у них торговлю и уменьшать их прибыли, для чего требуется больший капитал, чем тот, который ежегодно используется моей казной для снаряжения торговых судов, то главным образом для этой цели я приказал, чтобы в городе Лиссабоне была учреждена компания с помощью денежных сумм от тех больших и малых городов королевства, которые желают к ней присоединиться» [137, т. IV, с. 206].

Далее в письме король сообщал об учреждении в Лиссабоне одной из торговых компаний, к которой могут присоединиться горожане, «знающие о том, как это будет выгодно, и в каковую моя казна вступает как главный пайщик, в нее также могут вступить деловые люди и любые общества и частные лица королевства, кто бы они ни были, так как весь капитал должен быть внесен добровольно и к удовлетворению пайщиков, с тем чтобы затраты были больше, а соответственно этому — и прибыли и торговля таким путем была бы вырвана из рук иностранных наций. В результате этого частные лица, которые вложат свои деньги в эту компанию, получат большие прибыли» [там же, с. 206—207].

В 1575 г. была основана «Компания по торговле с Кохинхиной», в 1587 г. — «Компания Восточных Индий», в 1606 г.— «Компания Сьерра-Леоне», в 1619 г. — «Компания Индий». В 1649 г. была учреждена Всеобщая компания по торговле с Бразилией, которая получила исключительную привилегию на торговлю винами, оливковым маслом и мукой. В 1676 г. была основана «Компания Кашеу Риос и комерсиу да Гинэ», в 1686 г. — «Компания Мозамбика», в 1690 г. — «Компания Зеленого Мыса и Кашеу», в 1694 г. — «Новая Компания Индий», в 1755 г. — «Компания Гран-Пара и Мараньяна», в 1765 г. — «Компания Мужао и Макуа (Мозамбик)» и т. д..

С 1690 по 1697 г. в Португалии предпринимались большие усилия по созданию крупной восточноафриканской компании наподобие могущественных английской и голландской Ост-Индских компаний. В результате была основана компания, которая частично субсидировалась правительством метрополии, хотя акции были проданы и многим частным лицам. Компания должна была выплачивать часть своих прибылей королевской казне в обмен за пожалованное ей право монопольной торговли на восточноафриканском побережье. Через три года компания потерпела банкротство, и в 1700 г. правительство снова взяло африканскую торговлю в свои руки [281, с. 44—45].

Эти компании были заняты работорговлей, а также ввозом в Африку европейских и вывозом в Европу африканских товаров. Так, например, «Компания Гран-Пара и Мараньяна» вывозила с островов Зеленого Мыса, Мадейры и Азорских остро-вов растения, использовавшиеся в качестве красителей в текстильной промышленности европейских стран. Кроме того, ком-пания вывезла с этих островов и из Гвинеи-Бисау большое число рабов. Компании имели право монопольной торговли в отдельных районах и в целых странах. В их задачи входило не только осуществлять и развивать торговлю, но и пропагандиро-вать христианское вероучение. Эта идеологическая функция должна была превратить компании в своеобразных проводников португальского влияния, в орудие не только экономической, но и политической и идеологической экспансии португальского колониализма. Компании пользовались огромными привилегиями и правами, включая даже право назначать судей и губернаторов. Они фактически не были ответственны перед гражданскими законами. Для того чтобы составить представление о прерогативах этих компаний, достаточно привести только выдержку из устава «Компании Гран-Пара и Мараньяна», имевшей капитал 2400 тыс. фр.: «Она не имеет над собой никого, кроме короля. Она не подчиняется никакому суду. Она не дает отчета никому. Она осуществляет все виды юрисдикции — военную, гражданскую и церковную» (ст. IV устава) [349, с. 64].

Адвокат Томаз-де Негрейруш, который от имени заинтересованных купеческих кругов пытался оспаривать эти привилегии и затеял судебную тяжбу, был сослан королем на восемь лет в Марокко [там же].

Система торговых монополий имела отрицательное влияние на экономику колоний, тормозя и уродуя их хозяйственное развитие. «Из всех средств, которые могут быть придуманы для воспрепятствования естественному росту новой колонии, — писал в 70-х годах XVIII в. Адам Смит,— метод установления монопольной компании является, без сомнения, наиболее действительным» [29, с. 163]. Вообще характерная черта португальской колонизации состояла в том, что португальцы экономически не осваивали свои колонии, кроме Бразилии.

Осуществлявшееся Португалией в весьма широких масштабах хищническое разграбление колоний сыграло большую роль в процессе первоначального накопления капитала. Огромная колониальная добыча, которую Португалия выколачивала ни своих колоний, золотым дождем падала на молодую капиталистическую ниву Европы, в то время как сами колонии оставались нищими странами с отсталыми первобытнообщинными и феодально-рабовладельческими производственными отношениями.

Хлынувший в метрополию сверкающий водопад из золота, серебра, слоновой кости, перца, корицы и т. д., оказавшийся фактором огромного значения для развития международной жизни, экономики и политики целого ряда европейских стран, как это ни парадоксально, почти не повлиял на развитие производительных сил в самой Португалии.

Замкнутая монопольная торговля Португалии с Востоком, а также с ее колониями в Америке и Африке сделала ее (наряду с Испанией) страной, далеко опередившей по импорту другие европейские страны. Однако окостеневшие в своем па-разитизме чванливые португальские фидалгуш, полные спеси, высокомерия и презрения ко всякому труду, тратили эти богат-ства не на развитие экономики, не на постройку мастерских и фабрик, а на предметы роскоши, на постройку дорогих дворцов и содержание многочисленной челяди. Золота тратилось много, но оно не попадало к производителю.

В результате Португалия, как и Испания, оставалась страной не производящей, а потребляющей, с отсталыми феодальными отношениями. Разжиревшее на колониальных доходах португальское дворянство не только не помышляло о том, чтобы вкладывать деньги в промышленные предприятия, но сознательно препятствовало развитию промышленности.

Вследствие этого в стране почти отсутствовала промышленность, не было рабочего класса и промышленных капиталистов. «Благодаря энергии своих конкистадоров и моряков Пиренейские государства только забирали массами большую заморскую добычу, но не могли ни распродать ее по Европе, ни превратить свои запасы золота, серебра, пряностей и предметов роскоши в широкие торговые и фабричные предприятия. Если бы на помощь им не являлись посредники из других стран Европы, эти запасы должны были бы оставаться в Испании и Португалии мертвым капиталом» [148, с. 15].

Изучение колониальной политики различных европейских стран в эпоху первоначального накопления приводит к выводу о том, что там, где ее проводили феодалы, она вела не к прогрессу, а к застою и упадку в этих странах. Колоссальные средства, выкачивавшиеся из колоний феодалами Испании и Португалии, шли в конечном счете не на развитие капитали-стического производства, а на воспроизводство окостеневшей феодальной организации общества. В тех же странах, где колониальную политику проводила буржуазия (Англия, Голландия), она ускорила процесс развития капитализма в метропо-лиях, содействовала подъему торговли, промышленности, обогащению буржуазии.

Европейская торговля, процветавшая во времена крестовых походов, была подрезана под корень захватом турками стран Ближнего Востока и Балканского полуострова, перерезавшим старые сухопутные торговые пути из Европы к Индии и Китаю. Когда был найден обходный морской путь в Азию, а также открыты залежи золота и серебра в Южной Америке, купеческие дома Генуи, Милана, Аугсбурга, Нюрнберга, Антверпена и Лондона почувствовали, что наконец наступил долгожданный момент, когда они снова могут заняться привычным делом. Обладая опытом, сноровкой и свободными капита-лами, они быстро освоились с новой обстановкой и активно включились в океаническую торговлю.

Особенно деятельное участие в торговле иберийских держав с Индией и Америкой принимали крупные торговые фирмы Аугсбурга — дома Фуггеров и Вельзеров. Они снабжали отходившие на Восток эскадры европейскими фабричными товарами, снаряжали на свой счет целые флотилии, скупая значительную часть акций колониальных компаний. Они закупали у португальцев индийский перец, когда он еще был в море, предоставляли королю Португалии крупные займы, и только эти беспрерывные впрыскивания европейских капиталов в португальскую королевскую казну и давали возможность организовывать все новые экспедиции на Восток. Кроме того, европейские (немецкие, итальянские, голландские и английские) купцы вывозили американские, индийские и африканские товары из Португалии в другие страны Европы [там же, с. 15—16].

Португальская колониальная империя самим фактом своего появления обязана в огромной степени содействию капиталистов ряда европейских стран, которые, по существу, финансировали создание и рост этого чудовищного паразита, 500 лет сосавшего кровь африканских и азиатских народов.

Ответственность за появление и существование стяжавшего себе своими кровавыми преступлениями геростратову славу португальского колониализма ложится на европейских капиталистов — предков нынешних заправил империалистических монополий.

Даже в свой «золотой век» португальский колониализм находился в полной финансовой зависимости от купеческого капитала Германии и Италии, а в начале XVIII в. Португалия оказалась в полной финансовой и политической зависимости от Англии. Купцы этих стран определяли в Европе цену на перец — главный продукт, вывозимый из Индии, скупали у пор-тугальцев почти все их колониальные товары, вывозимые из Азии, Африки и Америки.

Как правило, корабли с грузами перца, золота, слоновой кости лишь ненадолго заходили в Лиссабон и направлялись отсюда вдоль берегов Европы в Антверпен, который стал в XVI в. подлинным центром международной торговли, где сосре-доточивались сложные торговые операции первых европейских капиталистов. В Антверпене в XV—XVI вв. находилась процветавшая португальская фактория, где жили блиставшие роскошью и богатством португальские негоцианты.

В конце XVII — начале XVIII в. роль главного рынка сбыта португальских колониальных товаров перешла от Голландии к Англии. Получив по Метуэнскому договору (1703 г.) целый ряд привилегий в торговле с Португалией, англичане начали в огромных масштабах осуществлять перекачку драгоценностей, награбленных конкистадорами в колониях. Поскольку правящий класс феодальных собственников препятствовал развитию промышленности, Португалии приходилось закупать все промышленные изделия у Англии, которая к этому времени уже прочно встала на рельсы капиталистического развития. Португальское золото животворным дождем пролилось на экономическую почву Англии и Голландии, на которой быстро проросли ранние всходы капитализма.

Португалия в XVIII в. превратилась в своего рода перевалочный пункт для золота, идущего из Бразилии и Африки в Англию. Один португальский публицист образно и горько заметил: «В отношении золота Бразилии Португалия играет роль рта, а Англия — желудка». «Все золото из Бразилии идет на Темзу», — констатировал в 1770г. знаменитый французский просветитель Г. Рейналь [28, ч. 3, кн. 9, с. 551].

Португальские колонии несли на себе, таким образом, двойное бремя: они были подвластны стране, зависимой от Англии. Грабительская политика европейских колонизаторов имела для них губительные последствия. Она подорвала развитие производительных сил, привела к истощению природных и людских ресурсов, обрекла их на полный экономический застой и деградацию.

Португальские колонизаторы, действовавшие вкупе и при финансовой поддержке ранних европейских капиталистов, — одни из виновников страшной трагедии первоначального накопления, захвата и разграбления целых стран, истребления и порабощения целых народов, расхищения природных и человеческих ресурсов и — как результат — невероятной экономической отсталости и огромной задержки в историческом развитии многих народов Азии и Африки.