Africa Tur → Справочные материалы → ЭКСПАНСИЯ ПОРТУГАЛИИ В АФРИКЕ И БОРЬБА АФРИКАНСКИХ НАРОДОВ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ (XVI – XVIII вв.) → РАБОТОРГОВЛЯ И РАБСТВО

РАБОТОРГОВЛЯ И РАБСТВО

Первыми европейцами, появившимися в Африке в роли колонизаторов, были древние римляне. Однако, хотя римляне и вели в Африке обширную торговлю, ни во времена республики, ни во времена империи они не вывозили оттуда рабов, поскольку их источники получения рабов в Европе и в Азии были практически неограниченными. Во времена республики основным способом получения рабов было обращение в рабство военнопленных, захваченных в беспрерывных и победоносных войнах, которые вел Рим. Один только рейд на Эпир дал 150 тыс. невольников. В результате падения Карфагена почти все его жители были обращены в рабство. В течение многих лет не прекращался поток рабов из Малой Азии. Кроме того, существовали огромные рынки рабов в Средиземноморье, например на острове Делос, где, по сведениям Страбона, продавалось до 10 тыс. рабов в день. Если не считать статуэток-карикатур на африканцев и мозаики I в. н. э., сохранившейся в Помпее, до нас не дошли произведения искусства, которые бы свидетельствовали о существовании «черных рабов» в древнем Риме. Это было связано, по-видимому, с тем, что европейские и азиатские рабы в большей степени удовлетворяли требованиям римлян, чем африканцы [233, с. 45—46].

Позорный приоритет в межконтинентальной торговле людьми, которая была санкционирована специальным законодательством в XVI в. и непрерывно продолжалась более трех веков, принадлежит Португалии. Представляется бесспорным историческим фактом, что именно португальцы были первыми европейцами, начавшими практиковать массовый экспорт африканских рабов на другие континенты.

Юридическая сторона работорговли была обставлена очень просто. По традиции, унаследованной от римского права, раб рассматривался как вещь, т. е. объект купли, продажи, наследования или завещания. Он мог служить подарком или средством платежа. Но, поскольку раб был физически способен к разумной деятельности и, следовательно, с ним не всегда было возможно обращаться как с вещью, он был подчинен определенным юридическим ограничениям своей деятельности. Так, указ короля Португалии от 26 мая 1533 г. запретил продавать что-либо рабам или покупать у них под угрозой конфискации товаров в пользу муниципалитета. Другой королевский указ, от 1 февраля 1545 г., запретил рабовладельцам отпускать рабов на волю [342, с. 147].

Особенно значительное распространение рабовладельческая форма эксплуатации получила в период первоначального накопления капитала. Буржуазные формы собственности, порожденные антагонистическими общественными отношениями, на первых порах сосуществовали с рабовладельческой формой собственности. Право владения рабами считалось первыми буржуа столь же естественным и священным, как и всякое право собственности. Португальский епископ Азереду Коутиныо писал в в конце XVIII в.: «Жизненная необходимость, которая в условиях существования общества обусловила справедливость права собственности, была той самой необходимостью, которая обусловила и справедливость права рабовладения» [69, с. 239]. «Варварским народам» отказывалось в праве называться людьми; они могли рассматриваться только как вещи, на которые могло быть распространено право собственности. Обосновывая это «право», тот же автор писал: «Варварские народы не имеют ни искусства, ни науки, ни промышленности, ни какой-либо постоянной торговли (или столь малую, что она не заслуживает названия торговли). Их труд не выходит за рамки удовлетворения простых жизненных потребностей… Ввиду этого эти народы после выполнения работы, удовлетворяющей их жизненные потребности, предаются лени и безделью, как животные, не зная, как использовать свое время и свои руки» [там же, с. 274—2751.

В своем знаменитом описании королевств Конго, Матамба и Ангола Кавацци писал: «Эти люди скорее подобны животным, чем разумные. Нет ничего более странного, чем их танцы, которые вызываются отнюдь не целомудренной любовью к телодвижениям или ловкостью ног, а имеют лишь одну цель: порочное удовлетворение похоти» [104, т. II, с. 48].

Особенно большую роль в деле идеологического оправдания рабства играла церковь. Король Жуан III (XVI в.) с помощью пожалования земель и денег привлек в колонии толпы миссионеров, которые только в 1607 г. получили из королевской казны на островах Зеленого Мыса 9015 милрейсов, на Сан-Томе — 3487, в Бразилии — 8057 милрейсов [326, с. 175].

Первые рабы-африканцы были ввезены в Португалию в 1441 г. капитаном Антаном Гонсалвишем. Вот как описывает португальский хронист Зурара эту экспедицию, положившую начало эре «охоты на чернокожих». Когда Гонсалвиш и девять моряков сошли на африканский берег, «они увидели обнаженного человека с двумя дротиками в руке, шедшего за верблюдом. Забыв об усталости, наши люди начали его преследовать. Хотя африканец был один и видел, что наших много, он все же решился не сдаваться без боя и оказал яростное сопротивление. Но Аффонсу Гуттериш ранил его копьем, а это так испугало мавра, что он сложил оружие и сдался… Когда португальцы отправились дальше, они увидели мавританку». Она была также захвачена в плен. Недалеко от Гонсалвиша оказался другой португальский капитан — Нуныо Триштан. Он присоединился к Гонсалвишу, и они предприняли совместную «охоту на рабов». «И случилось так, — повествует Зурара, — что ночью, спустившись на берег, они подошли к месту, где расположились два лагеря туземцев… и, приблизившись, наши с яростью ата-ковали их, крича во все горло: „Португалия“ и «Святой Яго“. Туземцы были так напуганы, что бросились кто куда, удирая без оглядки, защищались дротиками. Тот, что схватился с Нунью Триштаном, дрался до последней капли крови. Кроме него португальцы убили еще троих и взяли в плен десять мужчин, женщин и мальчиков. Несомненно, они бы уничтожили и захватили много больше, если бы с самого начала действовали более дружно» [см. 41]. 12 пленников были отвезены в Лисса-бон. Характер путешествий в Африку с этого времени резко изменился. Португальские купцы быстро поняли, какие выгоды можно извлечь из захвата людей в Африке, если организовать его в «коммерческих масштабах». Португальские фермы нужда-лись в рабочей силе, и поставка черных рабов сулила большие прибыли.

Нарождавшаяся торговая буржуазия, не решавшаяся раньше вкладывать деньги в сомнительные предприятия принца Энрике, теперь начинает активно участвовать в заморских экспедициях.

В 1443—1444 г. Нунью Триштан, пройдя вдоль западного берега Африки, захватил о-в Арген, который превратился в важный центр португальской работорговли. С 1469 г. экспедиции за рабами приняли систематический характер, причем главным рынком сбыта рабов до середины XVI в. была Португалия. «Поскольку все видели, — сообщает Барруш, — что те, кто плавают в Гвинею, обогащаются, возвращаясь с рабами, привезенными из тех мест, во всем королевстве нарастала алчность» [43, дек. I, кн. 1, гл. 8, с. 36]. Короли даровали своим представителям право, которое было дано им самим папской буллой 18 июня 1452 г., — обращать в рабство «туземцев» вновь открытых земель. Фермеры в Португалии, а также португальские колонисты островов Зеленого Мыса, Мадейра и Сан-Томе получали рабов, в которых они нуждались, из Аргена, Гвинеи к Конго. На африканском побережье появились многочисленные фактории португальских купцов, которые вели оживленную торговлю с африканцами, выменивая у них золото, серебро, ножи на дешевые ткани и украшения. После открытия Америки и создания там плантационного хозяйства в огромной степени возрос спрос на «живой товар». Работорговля из занятия отдельных купцов, авантюристов и пиратов, имевшего в XV в. весьма ограниченные масштабы, во второй половине XVI в. превращается в движущую силу и сердцевину «колониального бизнеса» в Африке. Таким образом, эпоха великих географических открытий, помимо всего прочего, положила начало одной из самых страшных трагедий в истории человечества — порабощению и уничтожению десятков миллионов африканцев.

В XVI—XVIII вв. основное хозяйственное значение в системе португальского колониального владычества приобрела не Африка, а Бразилия. После открытия Бразилии А. Кабралом в 1500 г. страна была разделена на капитании, предоставляв-шиеся королем в наследственное феодальное владение португальским иммигрантам. Это предопределило возникновение в Бразилии крупного плантационного землевладения.

Однако с самого начала колонизации португальцы встретились с серьезными трудностями. Главная из них заключалась в нехватке рабочей силы. Португалия не могла обеспечить свои колонии рабочими руками, так как сама испытывала в них острую нужду. Большая часть ее территории оставалась даже в середине XVI в. неосвоенной и безлюдной. Проблема рабочей силы в американских колониях была разрешена европейскими конкистадорами путем возрождения античных форм эксплуатации, путем беспощадного порабощения индейских и африканских народов.

«Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы суть главные моменты первоначального накопления» [4, с. 754].

Попытки обращения в рабство индейцев и использования их труда на плантациях и рудниках обычно не давали желаемых результатов. Хорошо знавшие страну, обладавшие определенной политической и военной организацией, индейцы оказывали упорное сопротивление своим поработителям, бежали от них в леса, откуда производили частые набеги на поселения колонистов. Именно сопротивление автохтонных жителей колонии, трудность, а подчас и невозможность их «приручения», а также их высокая смертность на плантациях явились главными причинами формального запрещения обращать индейцев в рабство (1720 г.). Была выдвинута идея о ввозе в Америку рабочей силы из Западной Африки.

По свидетельству русского путешественника Ф. А, Литке, португальцы объясняли необходимость ввоза африканцев тем, что «большая часть здешних природных жителей не покорились португальцам и не имеют с ними никакого сношения, питая к ним непримиримую вражду» [21, с. 37]. Следует, таким образом, думать, что массовый ввоз африканских рабов в Америку начался тогда, когда колонизаторы убедились в бесплодности попыток решить проблему рабочих рук за счет автохтонного населения.

Историкам неизвестна точная дата появления в Бразилии первых рабов из Африки. Некоторые полагают, что первая партия была доставлена каравеллой Аффонсу-де Соуза в 1531 г. и что на плантациях сахарного тростника в основанной им капитании Сан-Висенти работали африканцы [372, с. 2], По другим сведениям, первые черные рабы были ввезены в Бразилию в 1538 г. на судне Лопиша Бишорда [331].

Рабы вывозились в Америку главным образом с западного побережья Экваториальной Африки, где европейские колониальные державы имели свои гарнизоны, форты и фактории. По свидетельству современников, Португалия в начале XIX в. имела в Африке сильные форты: Кашеу, Бисау в Гвинее, Сан-Салвадор, Лоанго, Кабинда в бассейне Конго и Луанда и Бенгела в Анголе.

Со второй половины XVI в. и ообенно с 1570 г., с началом выращивания в Бразилии сахарного тростника, португальские поселения на западном побережье Африки функционировали почти исключительно как погрузочные пункты для работорговли.

Голландец Даппер писал в XVII в.: «Самую большую торговлю португальцев составляют рабы, которых они транспортируют в Америку, чтобы заставлять их работать на сахарных заводах, в рудниках, так как эта работа столь тяжелая, что она быстро подтачивает европейцев и только эти негры Анголы могут ее выдержать в течение некоторого времени. Именно кровью этих несчастных португальцы приобрели великие блага, которыми они владеют в Новом Свете. Уверяют, что, когда хозяевами были испанцы, они ежегодно транспортировали из Анголы в Америку 15 тыс. рабов, и думают, что португальцы сегодня обезлюдивают эту страну не меньше» [73, с. 367—368].

Бразильская плантационная экономика XVII в. была тесно связана с Анголой. Она зависела в огромной мере от притока рабочей силы. Поскольку экспорт бразильского сахара представлял собой основу накопления богатств правящим классом Португалии, а производство сахара в Бразилии в XVII в. зависело от ангольской рабочей силы, то одной из главных забот правительства Португалии стало осуществление монополии на работорговлю между Анголой и Бразилией. По словам английского историка П. Андерсона, лозунгом XVII в. было: «Без сахара нет Бразилии, а без Анголы нет сахара» [205].

Уже в 1600 г. в Бразилии было около 20 тыс. негров, т. е. вдвое больше, чем белых [392, т. I, с. 199]. В первой половине XVII в., в период расцвета сахарного производства, торговля неграми еще более усилилась. По подсчетам Р. Симонсена, в XVII в. Бразилия поглотила примерно 350 тыс. африканских рабов [там же, с. 202]. «Монокультура сахарного тростника была ненасытна, — замечает бразильский историк Л. Филью. — Это был Молох, который беспрестанно пожирал негров» [296, с. 49].

Разница в ценах на рабов в Африке и Бразилии гарантировала работорговцам высокий уровень доходов. Стоимость товаров, за которые можно было купить раба в Африке в XVII в., составляла в среднем около 4 ф. ст., в то время как его про-дажная цена в Бразилии равнялась примерно 20 ф. ст. [217а, с. 354]. Число экспортируемых из Африки рабов и цена на них удвоились в конце XVII в. По подсчетам Ф. Картина, средний ежегодный экспорт рабов из Африки в последней четверти XVII в. составлял 24 100 рабов [269, с. 119]. С конца XVII в. и до 1807 г. рабы были самой значительной статьей экспорта Африки.

Небывалого размаха достигла работорговля в XVIII в., что было связано с особенностями португальской колонизации Бразилии. Португальцы сравнительно поздно, почти на два века позже испанцев, открыли в своей американской колонии золото, в связи с чем еще больше возрос спрос на привозных рабов. В официальной переписке того времени то и дело встречаются упоминания о жалобах собственников на нехватку рабов [см., например, 77, т. 70, с. 25]. Англичанин Э. Берк писал в середине XVIII в., что португальцы ввозят в Бразилию ежегодно от 40 тыс. до 50 тыс. рабов [52, т. I, с. 363]. Эти данные Э. Берка, к свидетельствам которого следует относиться крайне критически, подтверждаются официальными документами того времени, согласно которым в колонию ввозилось в среднем около 50 тыс. рабов в год. По некоторым данным, с 1580 по 1680 г, из Анголы было экспортировано около миллиона и из Конго — около полумиллиона рабов [205, с. 96].

Невозможно с точностью определить общее число рабов, перевезенных в Бразилию за время существования работорговли, ввиду отсутствия документальных данных. Предположения историков на этот счет весьма различны и колеблются между 3 млн. и 18 млн.. Во всяком случае, даже если принять за истину минимальные оценки импорта рабов в Бразилию, окажется, что он значительно превосходил импорт рабов в другие районы Америки. Согласно данным, приводимым У. Фостером, к 1850 г. в одну лишь Бразилию было ввезено 12 млн. рабов, в то время как к 1860 г. в Соединенные Штаты было доставлено около миллиона, а в испанские колонии в Америке — один или два миллиона рабов [179а, с. 35]. По мнению Д. Уилера, только из Анголы было вывезено примерно 4 млн. рабов [418, с. 39].

Главными центрами сосредоточения рабов в Бразилии были:

Байя и Пернамбуко, где было занято значительное число рабов на сахарных плантациях, на домашних работах, а начиная с XVIII в. на добыче алмазов;
Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, где было занято большое число рабов на домашних работах и на плантациях;
Параиба и Мараньян, где рабский труд в широких масштабах использовался на плантациях сахарного тростника и хлопка;
Пара, где большое число рабов работало на хлопковых плантациях;
Мату-Гросу, Гояс и внутренние районы Минас-Жераиса, где рабский труд с конца XVII в. применялся главным образом в рудниках.

Изучение источников показывает, что удельный вес португальской работорговли в мировой работорговле не оставался неизменным. В XVI в. работорговля была, по существу, португальской монополией, так как англичане и французы, появившиеся на Гвинейском побережье, не проявляли серьезного интереса к приобретению невольников. Первые конкуренты для португальских работорговцев появились в XVII в. Ими были голландцы, англичане и французы.

В начале XVII в., воспользовавшись восстанием населения Золотого Берега, изгнавшего португальцев из всех опорных пунктов, за исключением Аксима и Эльмины, голландцы построили в Аксиме форт, положив этим конец 150-летнему господству португальцев в Золотом Береге. Одновременно голландцы захватили часть Бразилии и монополизировали ввоз ра-бов не только в Бразилию, но и в английские и французские колонии в Америке. Но вскоре голландский контроль над атлан-тической работорговлей пришел к концу, так как с 1650 г. Англия и Франция запретили Голландии торговать с их колониями и сами начали снабжать их рабами. К концу XVIII в. крупнейшим поставщиком рабов стала Англия, на втором месте была Голландия, на третьем — Португалия и Франция. По данным Дж. Даффи, в 1790-х годах Англия ввозила в Новый Свет еже-годно 38 тыс., Голландия — 26 тыс. и Португалия—10 тыс. рабов.

Что касается Бразилии, то вначале основная масса рабов поступала туда из Гвинеи, но в XVII в. главными районами, поставлявшими рабов, стали Ангола и Конго, а в XVIII в. — Мина.

Выяснение этнического состава рабов, ввозившихся португальцами в Америку, представляет значительные трудности. По утверждению известного бразильского исследователя Ж. Родригеса, двумя наиболее крупными группами, прибывшими в Бразилию в XVI—XVII вв., были банту и западноафриканские негры. Последние были особенно распространены в Пернамбуко, Баие и Рио-де-Жанейро. Западноафриканские негры, импортировавшиеся главным образом из Мина, включали много йоруба (которые были известны под названием нагос), а также хауса, мандинго, фула. Наиболее крупным центром экспорта рабов-йоруба был порт Лагос [379, с. 53—54].

Социальное происхождение африканских рабов было столь же неоднородным, как и их этническое происхождение. Среди них были представители не только низших эксплуатируемых слоев африканского общества, но и выходцы из элиты — родо-племенной и феодальной верхушки. Французский путешественник Толленар рассказывает, что в Бразилии он видел одну рабыню по имени Тереза. «Она была королевой в Кабинде, но была приговорена к рабству за адюльтер… Она носила браслеты из позолоченной меди на руках и ногах, и ее земляки оказывали ей знаки уважения. Она держалась высокомерно и от-казывалась работать. Мы, европейцы, понимали, что она жертва превратностей судьбы, однако ее жестоко избивали, и, подчинившись своему жребию, она превратилась из плохой королевы в превосходную рабыню» [405, с. 425—426].

Однако в целом следует признать, что родо-племенная и феодальная знать была единственным социальным слоем африканского общества, практически не пострадавшим от работорговли. Более того, феодальный класс использовал работорговлю для укрепления своего экономического и политического могущества. «Работорговля не только укрепляла власть вождей, — пишет Б. Дэвидсон — она служила им также средством избавления от недовольных. Было нетрудно устранить тех, кто выступал от имени людей, больше всех страдавших от работорговли и стремившихся ее уничтожить. В этом отношении власть имущих в Западной Африке мало чем отличалась от власти их собратьев в Европе: „недовольных“ и «смутьянов“ они также отправляли в далекие заморские земли» [152, с. 265].

Губительное влияние работорговли проявилось, в частности, в том, что под ее непосредственным воздействием правящий класс африканского общества использовал свою политическую власть для изменения норм обычного права путем установления, а затем постепенного расширения категории преступлений и проступков, наказываемых продажей в рабство, причем, как видно из источников, обвинения в этих проступках (например, в адюльтере) часто предъявлялись совершенно невинным людям [50, т. III, док. 23, с. 146].

Монахи, жившие в Анголе в XVI в., свидетельствуют: «Короли и сеньоры всей Эфиопии посылают на эти ярмарки для продажи своих рабов… причем они служат вместо денег для покупки одежды и всего необходимого. Наиболее распространенные основания и причины того, что сеньоры обращают черных в неволю и продают другим, следующие: первое, если какой-либо вассал изменяет сеньору, или собирается восстать, или совершает адюльтер с женами сеньора, то его убивают, а все его потомки становятся рабами. Второе, как король, так и соба имеют определенное число рабов, распределенных по различным деревням, оставленным им их предшественниками, и это число увеличивается посредством войн и покупок. Их детей используют как деньги и посылают на продажу на ярмарки» [там же, т. IV, док. 132, с. 561].

Имеются документальные доказательства, что португальские колониальные власти всячески поощряли такого рода изменения обычного африканского права, добиваясь замены всех традиционных наказаний за проступки единственным — продажей провинившихся в рабство. Так, в письме королю Португалии некий Гаспар-де Роза писал в начале XVII в.: «Губернаторы и капитаны… приказывают, чтобы применялись наказания продажей и обращением в рабство мужчин, женщин, детей и родителей, что и было причиной того, что вассалы стали уходить в леса и на побережье» [67, с 23].

Однако главным источником получения рабов были войны. Специально изучавший этот вопрос английский исследователь Уиндхэм пришел к заключению, что «подавляющее большинство рабов были военнопленными», т. е. побочным продуктом политического конфликта между государствами [419а, с. 225]. Согласно подсчетам другого английского историка, Фэйджа, приблизительно три четверти всех рабов, проданных африканцами белым работорговцам, были получены во время войн и рейдов с целью захвата рабов, причем около половины всех рабов были военнопленными [292].

Хотя эксплуататорская верхушка африканского общества принимала участие в работорговле, следует отвергнуть как совершенно ненаучные и бездоказательные спекуляции некоторых буржуазных ученых, пытающихся возложить равную долю ответственности за работорговлю на европейцев и африканцев. Так, в опубликованной в апреле 1968 г. в журнале «Форин эфферс» статье Р. В. Хауи пишет: «Стыд за работорговлю и рабство следует разделить поровну между черным вором и белым покупателем». К этой точке зрения близок и. Б. Дэвидсон, который пишет о «торговом партнерстве» европейцев и африканцев, деливших и опасности и выгоды торговли рабами [152, с, 197].

Подобная постановка вопроса противоречит исторической действительности и способна лишь увести в сторону от правильного понимания проблемы. Известно, что до появления европейцев в Африке рабство хотя и существовало; но имело патриархальный характер, а работорговля была лишь спорадическим явлением. Только с приходом колонизаторов, по их инициативе и при их непосредственном участии был создан тот чудовищный механизм работорговли, который, подобно колоссальному прессу, раздавил и уничтожил прежние социально-политические структуры в зоне португальского владычества.

Португальская работорговля прошла несколько этапов своего развития. Первая фаза работорговли охватывает вторую половину XV — первую половину XVI в. До 1481 г. работорговля практиковалась отдельными купцами, пиратами и авантюристами и имела ограниченные размеры. Особенно много рабов вывозилось португальцами в это время из государства Конго.

Кроме Конго к концу XV в. португальцы покупали рабов и на Верхнегвинейском побережье — в Золотом Береге, в ряде районов современной Либерии, около р. Шербрб и в других областях побережья Сьерра-Леоне [144, с. 14]. По сведениям Пашеку Перейры, в конце XV в. из прибрежных районов от Сенегала до Сьерра-Леоне ежегодно вывозилось не менее 3,5 тыс. рабов [119, с. 105—106].

С 1481 г. работорговля была объявлена королейсйой монополией. Чтобы обезопасить столь прибыльную торговую монополию от посягательств со стороны своих подданных, а также со стороны соперничающих европейских держав (сначала кастильцев, позже — французов, англичан и голландцев), португальская корона с самого начала стала заботиться о строи-тельстве на западноафриканском побережье крепостей, фортов и укрепленных торговых факторий. Первая и наиболее важная из этих крепостей, Сан-Жоржи-да-Мина, была построена в 1482 г. [43, дек. I, кн. III, гл. 1]. В последующие годы порту-гальские форты и укрепленные торговые станции появились во многих местах вдоль всего западноафриканского побережья. В этих торговых станциях жили агенты португальского правительства, клерки, кладовщики, сборщики налогов, ремесленники, купцы, солдаты, сержантц, священники и т. д. Ни один частный гражданин не мот жить в этих факториях, не имея на то специального королевского разрешения.

Жившие в факториях представители королевской казны развернули бурную деятельность, направленную на добычу максимального количества «живого товара». С этой целью они посылали в глубинные районы страны агентов, мулатов и афри-канцев, хотя иногда это бывали и португальцы, заключали торговые сделки на покупку рабов с африканскими правителями, а чаще нанимали небольшие отряды вооруженных кондотьеров, организовывавших грабительские нападения на мирные селения с целью похищения жителей. Такого рода «киднэпинг», проводившийся агентами, приобретшими квалификацию, опыт и по-вадки профессиональных охотников за людьми и пользовавшихся покровительством и поддержкой португальской чинов-ничьей бюрократии, осуществлялся в XVI в. в массовых масштабах в государстве Конго.

Жалуясь на насилия, бесчинства и необузданный произвол португальских чиновников и торговцев, король Конго Аффонсу I писал в 1526 г. королю Португалии Жуану III: «Сеньор, Ваше Величество должно знать, что нашему королевству наносится такой урон, что мы должны принять необходимые меры. Это вызвано тем, что ваши факторы и чиновники предоставили людям и торговцам, прибывшим в это королевство, полную свободу открывать торговые лавки и продавать многие вещи, запрещенные нами (по-видимому, Аффонсу имеет в виду огнестрельное оружие. — А. X.), которые распространились по нашим королевствам и владениям в таком изобилии, что многие вассалы, обязанные нам повиноваться, восстают, так как имеют этих вещей больше, чем мы… Нам наносится большой ущерб, ибо упомянутые торговцы ежедневно уводят уроженцев страны, сыновей земли и сыновей наших дворян, вассалов и наших родственников, как воров и негодных людей, сознательно крадут их, чтобы получить таким путем вещи и товары этого ко-ролевства, которые они желают иметь, а похитив их, ведут продавать, и поэтому, сеньор, наша земля опустошается и обезлюдевает» [118, док. XXVII, с. 54].

Со второй половины XVI в. начинается вторая фаза работорговли, когда главным рынком рабов становится Бразилия. Своего апогея португальская работорговля достигает в XVII— XVIII вв., когда в результате усилий иезуитов и отказа индей-цев работать на плантациях королевскими указами было запрещено обращать индейцев в рабство и единственным источником получения рабочей силы стала работорговля. Эти указы были вызваны отчасти и тем обстоятельством, что королевская казна получала значительную прибыль, вынуждая плантаторов покупать африканских рабов, так как работорговля была обложена высокими налогами [326, с. 156].

В этот период в поисках новых источников «живого товара» для снабжения огромного рынка рабов в Бразилии португальцы начали военную интервенцию в Анголе. Именно с этого времени португальская работорговля приобрела характер хорошо организованного широкомасштабного предприятия, имевшего многие черты зарождавшегося в процессе первоначального накопления крупного капиталистического предпринимательства.

В этот период работорговля от спорадических пиратских налетов отдельных авантюристов переходит к системе организованного грабежа. Возникают работорговые компании, монополизировавшие торговлю рабами [подробнее см. 251а]. В экспедициях участвуют уже целые контингенты регулярных войск. В 1689 г. была отменена королевская монополия и введе-на «свобода» торговли рабами для всех лиц. Началась ожесточенная конкуренция между компаниями и частными торговцами [288, с. 20]. Один из очевидцев этих скорбных событий, ранний португальский автор (XVIII в.) С. Корреа, свидетельствует, что в его время только из Луанды ежегодно экспортировалось примерно 8 тыс. рабов и столько же из Бенгелы. «Эти 16 тыс. рабов до сегодняшнего дня удовлетворяют большую часть Бразилии»,— пишет он. По сведениям этого автора, в 1786 г. из Луанды было вывезено 9200 невольников, главным образом в бразильскую капитанию Пара. В капитанию Баия вывозились в основном рабы из Мина, которые, «будучи очень здоровыми, сильными и активными, не уступают рабам из Анголы» [134, т. I, с. 61].

Во второй половине XVIII в. результаты промышленной революции в Англии, Франции и других странах стали чувствоваться и в Африке. Африка стала интересовать развивающуюся буржуазию не только как источник золота и рабов, но и как источник 'Промышленного сырья и рынок сбыта европейских товаров. С этим была связана начавшаяся европейская экспансия в глубь континента. К концу XVIII в. после французской революции в связи с быстрым развитием капитализма и Америке и Европе начинается период упадка работорговли.

На протяжении всего периода существования работорговли ее методы не оставались неизменными. До 1605 г. насильственный захват рабов в португальских колониях еще не имел характера массового явления. Монахи-иезуиты, жившие в Анголе, писали в конце XVI в., что из всех вывозимых оттуда рабов «число тех, кто является пленниками в войне, ничтожно по сравнению с теми, кого покупают на ярмарках» [50, т. IV, док. 132, с. 561]. С начала XVII в. получают значительное распространение военные методы захвата рабов. К этому времени работорговля стала основой всей португальской колониальной деятельности, вытеснив горнодобычу на второй план. Был даже издан королевский указ, запретивший разведку минералов, так как она мешает развитию торговли рабами. Чтобы обеспечить себе возможность заниматься торговлей рабами, португальские работорговцы вели настоящие войны.

В этот период португальская работорговля отличалась не только внушительными размерами, но и весьма сложной организацией. В ней были заняты сотни судов и тысячи торговых агентов, надсмотрщиков, погонщиков и других лиц. В португальских фортах в Африке размещались войска, предназначенные для охоты за рабами. Когда рабов не удавалось захватить силой, работорговцы получали их путем обмена или обмана (что часто было одно и то же).

В XVII—XVIII вв. португальские работорговцы практиковали три главных способа получения рабов. Первый состоял в отправке торговцев (помбейруш) для покупки рабов на рынках в отдаленных от берега африканских селениях. Помбейруш часто проходили большие расстояния, находясь в пути недели, месяцы и даже годы и приводя или присылая по 400, 500 или 600 рабов. Одним из важнейших рынков, на которых помбейруш приобретали рабов, был рынок в Мпумбу около Стенли-Пула. (От названия Мпумбу и возникло слово «помбейруш», а рынки, которые они посещали, стали называться «помбо».)

Один из современников оставил следующее описание португальской системы работорговли в Конго: «В этих краях многие португальцы стали торговцами и отправляются в Конго и другие места, чтобы торговать. Существуют два вида торговцев: одни, которые называются помбейруш, уходят в глубинные районы и торгуют и с язычниками и с христианами, покупая и продавая товары. Покупают они рабов, которых отправляют в Конго (Сан-Салвадор) или Пинду и другие места, где живут их компаньоны. Другие — это жители города Конго (Сан-Салвадора. — А. X.) или порта Пинда, которые получают рабов, которых им присылают помбейруш» [72, док. 18, с. 152].

О том, что африканцы оказывали в ряде случаев сопротивление помбейруш, свидетельствует тот факт, что 16 февраля 1720 г. был издан королевский декрет, запретивший обмен рабов на порох и оружие, «поскольку эти народы ненадежны», Помбейруш, проникая далеко в глубь континента, выменивали у местных вождей рабов на раковины-каури, табак, бусы, ткани, вино и разные дешевые безделушки, которые работорговцы привозили в Африку. Рабов, которых перевозили через Атлантику в Бразилию, в свою очередь, обменивали на золото, серебро, шкуры и сахар и везли все это на продажу в Европу. Здесь «большой круг торговли» замыкался. Как пишет Б. Дэвидсон, эта система торговли приносила Европе тройную прибыль: от продажи потребительских товаров работорговцам, от продажи рабов на плантации и от продажи заморских товаров в Европе [152, с. 72].

Второй способ получения рабов состоял в обложении податью местных вождей. Эта подать должна была уплачиваться в виде молодых здоровых рабов, причем мерой служила особая единица, называемая «песа да Индия».

Третьим способом приобретения рабов была война. Во время войн за расширение территории торговцы, сопровождавшие португальские армии, покупали у солдат захваченных ими пленных. Когда португальские войска, ведшие войны против местных племен, терпели поражение, торговцы часто теряли свой «товар». Так, например, в битве при Нголеме (1590), где португальская армия встретилась с коалицией местных вождей Анголы и была принуждена отступить, работорговцы понесли убытки, равные стоимости 24 кораблей, нагруженных товарами [225, с. 25].

В XVII в. общей практикой португальских губернаторов в Анголе, Гвинее и Мозамбике стала организация войн специально для захвата рабов. Эти военные кампании никогда не разрешались официально и оправдывались такими аргументами, как наказание вождей, которые дали убежище беглым рабам или отказались платить налог.

Губернаторы были лично заинтересованы в военных экспедициях, ибо служба в далеких африканских колониях соблазняла. Кроме того, с целью получения большого числа рабов из военнопленных португальцы провоцировали войны между африканскими государствами и между отдельными племенами. Одним из источников доходов губернаторов были взятки работорговцев за предоставление лицензий на экспорт определенного числа рабов. Некоторые губернаторы имели экономические интересы в Бразилии и старались обеспечить свои плантации рабами [там же]. Подавляющее большинство рабов в XVII — XVIII вв. добывалось именно в так называемых справедливых войнах, как именовали португальцы «охоту на чернокожих».

Работорговля на протяжении сотен лет служила одним из главных источников дохода многих португальцев, имевших к ней прямое или косвенное отношение. Прежде всего и больше всего на ней подрабатывали колониальная чиновная бюрократия, работорговцы, помбейруш, маклеры, посредники, надсмотрщики, капитаны невольничьих судов и т. п.

Яркое представление об этом дает следующее свидетельство очевидцев (монахов, живших в Конго в XVIII в.): «Жители этих мест не допускают, чтобы какая-либо торговля велась без их посреднических услуг. Они знают немного европейские языки и служат переводчиками и маклерами при продаже всех рабов. Именно к ним сначала ведут своих рабов торговцы… Этот маклер отправляется потом вместе с торговцем и его рабами в контору европейца… и говорит торговцу, что цена составляет 15 или 20 единиц товара, и тому вручают это количество, а… 15 или 10 единиц остаются в конторе капитана и вручаются ему (маклеру) после ухода торговца» [81, док. 24, с. 115].

Таким образом, помбейруш не имели права продавать рабов непосредственно европейским работорговцам, а должны были сначала иметь дело с маклерами. Те, в свою очередь, должны были руководствоваться правительственными инструкциями, которые, между прочим, содержали требование, чтобы на европейские рынки продавались только невольники, взятые в войне или купленные вне Конго [368, с. 99]. Б. Дэвидсон пишет, что эта система торговых контактов «изолировала народы хинтерланда от каких-либо контактов с Европой, кроме работорговли. Вожди прибрежных районов процветали и защищали свою власть с помощью покупки европейского огнестрельного оружия. Вожди, жившие в хинтерланде и лишенные какой-либо прямой связи с европейцами, были обессилены или вовлечены в торговлю» [272а, с. 154].

Работорговля приносила колоссальные прибыли также и королевской казне. В период существования королевской монополии в пользу короны отчислялась пятая часть всех рабов, захваченных в военных экспедициях. Кроме того, королевской казне должна была также уплачиваться пошлина за каждого раба, вывезенного из Африки. Как видно из официальной документации конца XVI в., пошлина за вывоз раба из Африки в Бразилию составляла тогда 3 милрейса. Португальский чиновник Д. Абреу-де Бриту сообщал в 1592 г. в докладе королю, что поскольку с 1575 по 1591 г. из королевства Ангола в Бразилию было вывезено 52 053 раба, то они принесли королевской казне в виде пошлин 156159 милрейсов [118, док. LХХIV, с. 140; 50, т. IV, док. 126, с. 516].

Следует отметить, что, по подсчетам некоторых исследователей, на каждого пойманного и проданного невольника приходилось от двух до четырех негров, убитых во время «охоты», другие авторы определяют эту цифру потерь в десять человек. Португальская работорговля имела самые пагубные последствия для народов Африки. Она лишила континент нескольких миллионов молодых и здоровых людей — наиболее трудоспособной части африканского общества, разрушила сложившиеся государственные образования в Африке, дезорганизовала их экономику, породила многочисленные конфликты и войны из-за рабов. По словам Соуза Диаша, Ангола разорила сама себя, «обогащая проходимцев и питая Бразилию» [394, с. 169].

Кроме того, необходимо сказать еще об одном аспекте этой проблемы, который, как правило, оставляется в тени исследователями истории работорговли. Мы имеем в виду морально-психологические последствия этого губительного процесса. Поскольку работорговля базировалась на насилии в виде вооруженных экспедиций охотников за людьми, киднэпинга, засад, стычек и т. п., то многие поколения африканцев вынуждены были жить в атмосфере страха, нестабильности, неуверенности в завтрашнем дне, отсутствия гарантий личной безопасности и полной беззащитности перед неумолимым роком судьбы, в постоянном ожидании трагической метаморфозы в своей жизни.

Следует сказать, что, хотя подавляющая часть рабов вывозилась из Африки в Америку, рабы играли некоторую хозяйственную роль и в африканских колониях Португалии. Несмотря на то, что использование африканской рабочей силы в Африке было ограниченно вследствие почти полного отсутствия какой-либо производственной деятельности, все же рабский труд использовался в некоторой степени на празу в Мозамбике, для выращивания сахарного тростника на о-ве Сан-Томе, для добычи золота в Золотом Береге и т. д.

Очень много рабов использовалось в качестве носильщиков, строительных рабочих, охотников, рыбаков, курьеров, садовников, конюхов, поваров, парикмахеров, официантов и всякого рода домашних слуг. Два итальянских священника, побывавшие в Луанде в 1666 г., обнаружили «поразительное множество черных, которые служат как рабы белым, некоторые из которых имеют по 50, а то и по 100, 200, 300 и даже по 3000 рабов» [114, с. XII]. На некоторых празу в Замбезии было по нескольку тысяч рабов. Всего там в XVIII в. было примерно 30 тыс. рабов [351, с. 77].

Хронист Бернарду Родригес свидетельствовал, что в Марокко португальцы использовали невольников на домашних и сельскохозяйственных работах, отводя их на ночь в тюрьму, «для того чтобы избежать не только побега; по и возможных покушений, так как бывали случаи убийств невольниками хозяев» [38, с. 58].

Документы воссоздают жуткую картину изощренно-садистского обращения португальских колонизаторов с африканскими невольниками.

Дж. Эткинс, будучи на о-ве Принсипи, слышал там трагическую историю о двух влюбленных рабах — Африканусе и Мули. Их хозяин — португалец силой заставил Мули стать его любовницей, и она произвела на свет дитя, цвет которого выдавал его отца. Африканус в ярости убил мать и ребенка, а затем себя [140, т. VIII, с. 277—278]. Сантуш рассказывает, что рабы, убившие белого хозяина, который сам был виновен в убийстве жены-мулатки, были приговорены к мучительной казни. Двое из них были подвергнуты пыткам, им отрубили руки, после чего они были четвертованы. Третий был повешен на дереве в том месте, где они убили хозяина, а четвертого расстреливали из лука, пока он не умер, пронзенный более чем двумя десятками стрел [131, с. 315]. Когда во время перегона 100 рабов к порту Мпинда часть из них попыталась восстать, губернатор приказал схватить «мятежников» и забить их хлыстами [71, с. 141 —142]. В Марокко беглых рабов наказывали, на-мазывая их тело свиным салом, зная отвращение, которое мусульмане питают к свинине [38, с. 58].

Значительно позже, в XIX в., Д. Ливингстон записывал в своем дневнике: «Нам каждый раз объясняли, что, когда измученные рабы не в состоянии идти дальше, рабовладельцы в бешенстве от того, что лишаются прибыли, изливают свою злость на рабов, убивая их… Ужасы, которые мы видели, черепа, разрушенные деревни, множество погибших в пути к побережью, массовые убийства… потрясли нас» [27, с. 55, 88}.

Еще позднее, в начале XX в., Г. Невинсон писал в своей ставшей мировой сенсацией книге «Современное рабство»: «Рабов, закованных в кандалы и связанных вместе, гнали к побережью, избивая бичами. Торговец бывал очень счастлив, когда из этого стада человеческих существ он привозил на рынок живыми половину. Был известен случай, когда один португальский торговец… потерял в пути 600 рабов из 900» [114, с. 24].

Главными погрузочными пунктами, откуда поток рабов направлялся в Америку и Португалию, были Арген, Сантьягу (на островах Зеленого Мыса). Сан-Жоржи-да-Мина и о-в Сан-Томе. Остров Арген был крупнейшим португальским центром работорговли в XV в. В дальнейшем рост трансатлантической работорговли и трудность защиты острова от набегов пиратов вынудили Португалию в царствование Жуана III перенести центр ра-боторговой активности на побережье. Тордесильясский договор 1494 г. обеспечил португальским работорговцам монопольное положение в Африке. С этого времени крупнейшим португальским погрузочным портом рабов становится Сантьягу.

Португальские усилия колонизовать прибрежные острова Зеленого Мыса, Сан-Томе и Принсипи были тесно связаны с развитием работорговли на материке. Эти острова представляли собой удобные базы для торговли с материком, большие возможности для развития плантационного земледелия и своего рода «изолятор» для нежелательных элементов феодально-мо-нархического португальского общества, начиная от беглых кастильских евреев и кончая всякого рода преступниками [129, с. 1]. Нехватка трудящегося населения восполнялась привозом рабов с континента.

Еще в 1460 г., чтобы поощрить заселение островов Зеленого Мыса, португальская корона пожаловала жителям Сантьягу «концессию» на торговлю с побережьем. Это стимулировало здесь широкую активность португальских, испанских и итальянских работорговцев.

Острова Зеленого Мыса и Сан-Томе стали играть роль своеобразных перевалочных станций для гвинейской работорговли. Рабов из Гвинеи, предназначавшихся для отправки за море, сначала собирали на островах, где они ждали прихода невольничьих судов. Кроме того, на Сан-Томе находились специальные королевские чиновники, которые взимали пошлины со всех португальских работорговцев, отправлявшихся за «живым товаром» на материк. Хронист Филипп Пигафетта пишет со слов купца Лопиша, что корабли работорговцев, прежде чем идти в Луанду, сначала должны были заходить на Сан-Томе, где с них брали пошлину в пользу королевской казны [120, с. 63]. Согласно другим источникам, рабы, отправленные из Конго в Португалию, должны были проходить через Сан-Томе, где королевские чиновники отбирали в пользу короля четвертую часть рабов и потом еще двадцатую часть от тех, что остались [71, с. 292].

Право на торговлю на Гвинейском побережье предоставлялось на условиях выплаты ежегодной ренты в пользу португальского короля. Исключительные права на торговлю в Сенегале, Гамбии, Сьерра-Леоне и других прибрежных районах на четыре-пять лет продавались на публичном аукционе в Лиссабоне. Наиболее прибыльным считался контракт на торговлю с Гамбией, который обычно продавался на аукционе за высочайшую цену [281, с. 135].

Контракты на работорговлю попадали в руки как отдельных торговцев «живым товаром», так и организованных для этой цели работорговых компаний. Эти компании часто имели значительные средства, и масштабы их деятельности бывали иногда внушительными. Так, после 1521 г. одна компания владела монопольным правом на торговлю со всей Верхней Гви-неей. В 1690 г. была основана «Компания-де Кашеу и Кабу Верди» для торговли с Гвинейским побережьем и островами Зеленого Мыса. Компания имела лишь ограниченный успех вследствие сильной конкуренции английских и французских ра-боторговцев. В середине XVIII в. значительную часть португальской работорговли осуществляла могущественная «Компания Гран-Пара и Мараньяна», вкладчиком которой был сам португальский премьер Помбал [там же, с. 137].

В 1724 г. была основана «Компания Африки и Бразилии», главной задачей которой должно было стать обеспечение бразильских плантаторов достаточным числом рабов. В хартии, выданной королем этой компании, содержались условия, «что она будет поставлять такое количество негров, в каком будут нуждаться португальские плантации», и «что она не будет поз-волять каким-либо иным португальским или иностранным судам приходить торговать на этом побережье, под угрозой конфискации судов и рабов».

Следует, кстати, заметить, что португальское правительство строго наказывало всех, кто вступал в сделки, касающиеся продажи рабов, с иностранцами. Так, например, продажа рабов голландцам (которых католики-португальцы считали еретиками) рассматривалась как тяжкое преступление, и виновному в этом африканскому правителю следовало отказывать в крещении [312, с. 58].

Мучения невольников, попавших в руки португальских работорговцев, начинались еще в Африке. После захвата или покупки их сковывали цепями и гнали в порт десятки и даже сотни километров. В порту рабы содержались в бараках и, пока не было судов, использовались на сельскохозяйственных работах.

О. Даппер сообщает: «Поскольку большинство рабов приходит из Помбу, в 200 или 300 лигах от побережья, они много страдают в пути, и португальцы, прежде чем посылать их в море, дают им отдохнуть в больших домах, предназначенных для них… Пока флот не прибыл, они обрабатывают землю, сажают или рубят маниоку» [73, с. 368].

Труд был настолько тяжелым и изнурительным, а условия содержания рабов настолько плохими, что многие из них умирали в ожидании погрузки на невольничьи суда, которых всегда не хватало.

Король Конго Диогу писал в 1548 г. королю Португалии Жуану III: «В этом королевстве Конго в порту Пинда постоянно идет погрузка многих штук (ресаs) рабов и рабынь. Но в этом порту нет достаточного числа кораблей, чтобы взять товар, который всегда есть в этом порту, и многие рабы остаются, из-за чего их хозяева несут большие убытки, так как многие из них умирают в этом порту» [118, док. L, с. 85]. Эти сведения подтверждает и письмо королевского агента Мануэла Пашеку Жуану III от 28 марта 1536 г., в котором говорится: «Я занят в значительной степени отправкой судов, которые не прибывают в достаточном числе, вследствие чего в порту всегда остаются рабы, погрузка которых не может быть осуществлена. В тече-ние пяти лет, пока я нахожусь здесь, не было года, когда бы число погруженных рабов превышало четыре или пять тысяч… Огромное число рабов умирает из-за отсутствия кораблей» [там же, док. 38, с. 67],

Монах Гарсия Симоинш сообщал, что только в одном 1576г. в Луанде в ожидании погрузки умерло 4 тыс. рабов [50, т. Ш, док. 23, с. 146].

В день отправки рабов загоняли в ближайшую церковь и там крестили и нарекали христианскими именами. Обрекая миллионы африканских рабов на страшные страдания и нечеловеческие условия существования, их мучители-колонизаторы со свойственным им цинизмом и ханжеством проявляли в то же время удивительно трогательную заботу о «спасении душ» этих несчастных. Монахи-капуцины свидетельствовали в середине XVIII в., что в Бенгеле «рабов перед отправкой крестит викарий или кюре этого места» [115, с. 18]. «Христианнейший» король Жуан III в письме от 27 сентября 1537 г. повелевал «крестить негров, отправляемых из Гвинеи, на каравеллах, на которых они едут, или в лавках и домах, куда их помещают, ибо некоторые заболевают и умирают в пути, не будучи крещеными» [50, т. II, док. 23, с. 62].

Тотчас же после процедуры крещения, обеспечивавшей душе неофита вечное блаженство, работорговцы на деле показывали новообращенным «братьям» свое христианское человеколюбие — они клеймили их, как скот, каленым железом, до отказа забивали ими трюмы невольничьих кораблей и отправлялись за океан торговать своей совестью и «живым товаром».

Попавший в плен к португальцам и проживший много лет в Анголе в конце XVI в. английский моряк Э. Найвет следующим образом описывает экзекуцию клеймения рабов, очевидцем которой он был: «Португальцы клеймят их, как мы клеймили овец, каленым железом, которое мавры называют кримбо. Несчастные рабы стоят все в один ряд и поют:,. Белые люди не покупают, а поспешно уходят прочь“… так как португальцы внушают им, что тот, кто не имеет клейма, не считается сколько-нибудь ценным человеком в Бразилии или в Португалии, и таким путем под личиной любви заставляют несчастных мавров быть в самом гнусном рабстве» [45, с. 96].

В работах ряда португальских историков распространен тезис о том, что условия перевозки невольников на судах, принадлежавших португальцам, были якобы несравненно лучше, чем на судах других европейцев, в силу некоего врожденного «человеколюбия» португальцев. Данный тезис эти ученые, как правило, стараются подкрепить ссылками на нескольких голландских наблюдателей XVII в., которые писали, что «португальцы были более умелыми и гуманными транспортерами живого груза, чем другие нации» [281, с. 140]. Но подобные свидетельства нельзя считать беспристрастными, ибо голландцы в период своей оккупации ряда районов Западной Африки сами охотно пользовались услугами португальских работорговцев.

Гораздо большего внимания заслуживают свидетельства объективных наблюдателей, среди которых нам хотелось бы выделить многочисленные свидетельства русских путешественников. Условия перевозки негров на невольничьих судах, метко прозванных в народе «тумбейрос», т. е. «могилы», были поистине ужасающими. В королевском указе от 13 марта 1684 г. говорится: «Меня информировали, что при перевозке пленных негров в государство Бразилию погрузчики и капитаны судов имеют обыкновение держать их столь прижатыми и прикованными один к другому, что у них нет необходимой для жизни свободы движений… и от этой тесноты, а также от дурного обращения многие из них умирают, а те, которые остаются живы, прибывают в самом жалком состоянии» [296, с. 33].

Переезд невольничьего судна из Гвинеи в Пернамбуко занимал в среднем от 13 до 20 дней, из Анголы в Ресифи — около 35 дней, в Баию — 40 дней и в Рио-де-Жанейро — 2 месяца [25, с. 133; 372, с. 16]. По свидетельству русского путешественника А. П. Лазарева (1819), в течение всего этого времени негров из трюма не выпускали «ни длякаких нужд и надобностей» из страха, что они поднимут мятеж или предпримут общее самоубийство [25, с. 133]. А. П. Лазарев, лично осматривавший невольничьи суда в Рио-де-Жанейро, оставил одно из самых обстоятельных, ярких и правдивых описаний португальской работорговли. «На судах, приходивших в Рио-де-Жанейро с невольниками, — сообщает он в своих „Записках“, — сделаны были в трюме, к борту клетками нары, из которых в каждую влезал негр через узкое четвероугольное отверстие, и там лежал он, запертый вьюшкой с запором. В сем тесном положении страдальцы сии не только не имели возможности быть между собой в сообщении… но и едва ли могли поворачиваться. Таким образом нагружали их иногда до 900 человек. На одном судне я видел 747, на другом 850 и еще на малом бриге 450. Воздух у них был до такой степени сперт, что… при всей моей крепости я не мог сойти в трюм» [там же, с. 312].

В работах буржуазных авторов часто встречается утверждение, что негры ввезли в Бразилию ряд болезней, до того неизвестных в Америке. Однако такие авторы обычно не находят нужным сказать, что сами негры оказывались жертвами болез-ней, возникавших в трюмах, невольничьих судов вследствие чудовищных антисанитарных условий, в которых работорговцы содержали этот «человеческий скот». Оспа, чесотка, злокачественная лихорадка и трахома были обычными спутниками негров в пути.

В результате болезней, голода, самоубийства и гибели от банзо процент смертности негров при переезде через океан был обычно очень высок. Калогерас утверждает, что в пути гибло в среднем 30% «живого груза». По другим сведениям, процент смертности составлял 65.

Как сообщал генерал-губернатор Бразилии в январе 1715 г., только на небольшом участке пути между Рио-де-Жанейро и Баией на одном невольничьем судне умерли 102 раба [77, т. 70» с. 208]. Лазарев сообщает, что на первом из виденных им невольничьих кораблей в пути умерло 150 негров, на другом — 217, а на третьем — 45 [25, с. 133]. Сохранились «списки умерших», куда капитаны судов записывали погибших в пути рабов. Проанализировав эти документы, Г. С. Клейн установил, что с 1795 по 1811 г. на 351 судне, пришедшем в Рио-де-Жанейро, умерли около 20 тыс. рабов, причем смертность составляла 95 на 1000 [324, с. 538].

В одном из официальных писем, отправленных из Бразилии в Лиссабон 2 августа 1759 г., читаем: «8 июля в этот порт прибыло судно… с грузом негров из Анголы и выгрузило 500 негров. …Но из них были живы лишь 368, большинство — мальчики. Все они прибыли с лихорадкой и столь отощавшие, что больше похожи на скелеты, чем на живые существа» [251 а, с. 138].

Французский исследователь Г. Каи в своей монографии «Торговля черными» пишет: «Можно сказать, что в целом в XVIII в. 12% рабов умерли при переезде… и еще 25% —в первые месяцы после прибытия. Следовательно, спустя год после отправки из Африки из троих выживали менее двух» [там же].

Несмотря на высокую смертность рабов при перевозке через океан, торговля неграми приносила работорговцам огромные барыши. Вследствие постоянно растущего спроса черные рабы в Бразилии всегда стоили очень дорого. В XVI в. раб-негр стоил часто 100 милрейсов, в то время как раб-индеец — только 20. В течение всего колониального периода цена одного раба-негра непрерывно возрастала, доходя до 800, 900 милрейсов и даже до конто [372, с. 17]. Эта цена в каждом отдельном случае зависела от пола, возраста, физических качеств и племенного происхождения раба.

В Бразилии в течение нескольких веков существования рабства имелись невольничьи рынки, где продавали негров. Особенно крупные рынки рабов существовали в Рио-де-Жанейро, Баие, Пернамбуко и Мараньяне. В начале XIX в. на неволь-ничьем рынке в Рио продавалось ежегодно примерно 5 тыс. рабов, т. е. четверть их ежегодного ввоза в Бразилию.

Вот что представлял собой невольничий рынок в Рио-де-Жанейро по описанию русского путешественника В. М. Головнина: «Это одна длинная улица, называемая Волонга, где в каждом доме внизу есть лавка, в которой нет никаких товаров, кроме негров на продажу. Они все сидят кругом на лавочках, и тут приходят покупатели, осматривают их, щупают, узнают, здоровы ли они, торгуют и покупают, как какой-нибудь домашний скот» [21 а, с. 281]. По свидетельству русских моряков, на многих неграх были надеты железные маски, ибо отчаяние рабов вследствие жестокостей хозяев «было подчас так велико, что они ели землю, чтобы скорее кончить свои дни. При всем этом бразильцы уверяли, что в Рио-де-Жанейро положение негров несравненно лучше, чем внутри Бразилии и в Вест-Индии».

А. П. Лазарев пишет о невольничьем рынке: «Когда мы входили в сараи смотреть негров, то их заставляли плясать под их песни. Для любопытства достаточно видеть один раз сие зрелище, но повторять оное слишком жестоко. В несчастном своем положении полумертвый от истощения негр должен еще веселиться!» [25, с. 134].

Ф. П. Литке после осмотра невольничьего рынка записал в своем дневнике: «Здесь есть улица, в коей продают негров, она состоит из домов или, лучше сказать, сараев, разгороженных на две половины: в одной продаются мужчины, в другой женщины. Желающий купить является, хозяин показывает ему своих негров, заставляет их делать разные телодвижения в доказательство здоровья их; покупающий смотрит у них язык — как коновал смотрит у лошадей зубы; товар продан — и бедный негр делается собственностью другого» [21, с. 37].

Система рабства с ее рутинной техникой и зверскими формами эксплуатации оказала пагубное влияние на все стороны политической, экономической и культурной жизни колоний. Возрождение давно изживших себя форм эксплуатации было исторически регрессивным процессом и представляло собой шаг назад даже по сравнению со средневековым феодализмом. Система рабства наряду с колониальным режимом была серьезным тормозом дальнейшего развития производительных сил в колониальной империи Португалии.

Развившееся на основе рабства плантационное сельское хозяйство в Бразилии производило товары исключительно на экспорт, что не только не укрепляло экономических связей между различными районами страны и не способствовало образованию единого внутреннего рынка, но, наоборот, консервировало феодально-рабовладельческие производственные отношения. Рабство и работорговля подрывали и истощали жизненные силы и африканского общества.