Africa Tur → Справочные материалы → ИСТОРИЯ СУДАНА в новое и новейшее время → Суданцы

Суданцы

Рядом со слоем смешанного турецко-африканского населения появился не менее многочисленный слой евро-суданцев, численностью в несколько десятков тысяч человек, поскольку многие европейцы женились на рабынях-эфиопках либо заводили гаремы эфиопских, центрально-суданских и нилотских рабынь. Детей смешанной крови крестили и обучали миссионеры, поэтому они говорили не только по-арабски, но и пофранцузски, по итальянски и т. д.

Значительную часть мелкого торгов-оремесленного люда в городах, а также низших служащих и наемных слуг составляли нубийцы, донгольцы и махасы — представители наиболее развитых в социальном отношении народов Судана. В городах и собственно Нубии, и Дарфура, и арабских провинций Судана, и на правительственных станциях и постах Юга почти все взрослые нубийцы были двуязычны, владея кроме родного арабским языком. Низы городского населения пополнялись за счет арабских крестьян, покидавших разоренные деревни и нанимавшихся чернорабочими или слугами к европейцам, туркам и пр.; женщины становились проститутками.

Эти слои концентрировались по преимуществу в новых городах, основанных или значительно выросших при власти турок: в Хартуме, Новой Донголе, ВадМедани, ЭльОбейде, Бербере, Кассале, Суакине и др. Крупнейшим среди них стал Хартум, возникший в точке пересечения древних речных путей па месте деревушки, рядом с которой черкес-военачальник Усманбей Джаркас основал укрепленный пост. В 1834 г., по свидетельству французского путешественника Э. Комба, в Хартуме насчитывалось уже 15 тыс. жителей, в 1848 г.— 18 тыс. [39, ч. I, с. 143].

К 1883 г. число жителей города достигло 50 тыс., из них около 10 тыс. были европейцами. Суданцы разных этносов составляли примерно 2/з его населения, европейцы, левантинцы, в том числе копты, сирийцы, греки, армяне и пр., — свыше lU [133]. В отличие от крестьянской массы и бедуинов суданские городские слои имели собственную довольно многочисленную городскую элиту, часть которой получила образование за пределами страны, другая часть — в самом Судане, в местных мусульманских и христианских школах. Значительное место в этой элите занимали профессиональные военные.

Источники доходов суданской городской верхушки были разнообразны. Наиболее стабильным были феодальные по существу поборы, связанные с различными злоупотреблениями на официальной или полуофициальной службе в системе управления. Кадии обирали тех, кто у них судился, улемы обучали, наставляли и вместе с тем эксплуатировали послушников и пр. Эти занятия обычно совмещались с торговлей, иногда — с владением рабами, которых отпускали на оброк, и т. п. Характерный источник дохода хартумских «богачей и знати», в том числе «самого кадия и улемов», описал А. Э. Брем. Они заставляли своих рабынь заниматься проституцией под видом торговли хмельным напитком бильбиль. Для этого «они покупали красивых девушек франтих, устраивали для них танкху (городской дом. — Ю. К.) доставляя им все нужное, чтобы продавать бильбиль, и принуждая их к распутству. Девушки были обязаны ежемесячно выплачивать своим владельцам известную сумму — иногда до двухсот пиастров — из этого позорного дохода, и эти последние видели в рабынях весьма прибыльную оброчную статью» [34, с. 172]. Против такой практики боролись наместникич-еркесы Ахмедпаша, Абд альЛатыфпаша и др. [34, с. 172; 58, с. 87], но она возобновлялась снова и снова.

Своеобразную группу населения составляли бродячие торговцы-джеллябы, происходившие из различных арабских и нубийских областей. Они странствовали но всему Египетскому Судану, а также за его пределами. Е. П. Ковалевский, высоко ценивший смелость и предприимчивость джеллябов, получил от них ценные сведения о западных областях Эфиопии [39, ч. II, с. 7, 26]. От джеллябов жители суданской «глубинки» узнавали о событиях в мире [39, ч. И, с. 185, 208]. Турецкие власти на местах контролировали деятельность джеллябов и нередко подвергали их телесным наказаниям. При этом обычным делом были всякого рода вымогательства [58, с. 86].

Независимо от происхождения горожане — арабосуданцы, нубийцы, египтяне, выходцы из стран Магриба и с Аравийского полуострова, потомки от браков турок, европейцев и левантинцев с африканками, большинство невольников и вольноотпущенников — говорили на общем для всех арабском языке. В отличие от крестьян, бедуинов, протокрестьян и прочих традиционных слоев арабоязычные горожане своей родиной, как правило, ощущали весь Судан или, по крайней мере, его мусульманские провинции, в пределах которых в основном и развивалась их социальная мобильность. Правда, в единую этнокультурную общность они еще не сложились, но процесс этнической консолидации в этой среде уже происходил. Недоставало только общественного движения, которое могло бы ускорить этот процесс, придать ему новую для Судана форму и вовлечь в него крестьянско-бедуинское большинство населения.

Разнородные по происхождению и социальному облику суданские и египетские городские слои были все, хотя и в разной степени, недовольны засильем европейцев, произволом и хищиичеством администрации, колониальным положением страны. Особенно велико было недовольство нубийских и арабских ремесленников, разоряемых конкуренцией иностранных промышленных товаров; мелких торговцев, вытесняемых европейскими и левантинскими купцами; солдат, месяцами не получавших жалованья; всего мусульманского населения, которым впервые за много веков (со времен христианских нубийских царств) управляли иноверцы-христиане.

Недовольство городских слоев, особенно низших, не утративших связи с деревней, смыкалось с отчаянием и растущим возмущением крестьянского и протокрестьянского большинства Судана, нещадно эксплуатируемого и доводимого до полного разорения. Эта часть населения по-прежнему была разделена на племена и общины более низкого порядка, разобщена этнически на арабов среднего Судана и неарабские народы окраин. Однако все они — арабы, нубийцы, донгольцы, махасы, мидобы, горные нубийские этносы, фуры, загава и другие — испытывали феодально-колониальный гнет турецкого режима; участь «язычников» гор Нуба, Фазугли и Южного Судана была особенно тяжела, а произвол администрации в отношении их — почти безграничен. Привилегии отдельных нубийских и арабских общин с течением времени были отменены или утратили свое значение; более того, феодальный гнет низводил даже их верхушку до уровня эксплуатируемого народа.

К концу турецкого владычества в Судане, за исключением Юга, впервые в его истории образовался единый класс крестьянства, главным эксплуататором которого было феодальное государство. Кроме крестьянства и феодально-бюрократической иерархии в Судане турецкого периода имелись многочисленные группы с неразвитой классовой структурой. К ним принадлежали арабские бедуинские племена: группа племен баггара, кабабиш и др. (на западе), а также кочевые племена группы беджа и бениамер (на востоке), горные нубийские и горные ге зирские малые этносы, нилотские (и близкие к ним паранило тские и др.) полуоседлые и оседлые этносы (на юговостоке), этносы занде, мангбету, мору, мади, лугбара на юге и др. Воинственные, свободолюбивые, сильные своей общинно-родовой спайкой и военной демократией половозрастных групп, они представляли собой наиболее непокорную часть населения. В то время как арабское и нубийское крестьянство было разоружено (в 1850 г. были запрещены традиционные копья) и не имело средств на приобретение огнестрельного оружия, кочевые племена сохранялй вооружение.

Наиболее грозной силой среди них были богатые скотом баггара, населявшие обширные саванны на юге Кордофана и Дарфура, на западе БахрэльГазаля и далее вплоть до озера Чад. Баггара высоко ценились в отрядах джеллябов как опытные охотники на слонов [32, т. II, с. 172] и воины. Шейхи — вожди племен баггара — имели отряды воиновневольников, вооруженных ружьями, а также ополчения свободных бедуинов. Шейхи баггара сумели использовать возможности, которые появились в результате объединения Судана и развития работорговли. Во второй половине XIX в. они стали наиболее богатыми и могущественными людьми в провинциях Кордофан, Дарфур и БахрэльГазаль. Хотя и в меньшей степени, чем крестьяне, бедуины баггара испытывали возраставший гнет турецкого абсолютистско-бюрократического государства, за спиной которого стоял европейский капитал и колониальные планы Великобритании.

Все прежние противоречия: между крестьянами (или протокрестьянами) и кочевыми скотоводами, пастухами и знатью, «деревенщиной» и горожанами— отступили на второй план перед главным противоречием: между всеми угнетенными суданцами, с одной стороны, и «союзом» хедивской администрации (турецкой и европейской) с компрадорской буржуазией (христианской, еврейской и мусульманской), причем обе эти силы выступали как агенты европейского капитала.

При Гордоне, когда хедивская бюрократия стала меисе «иррегулярной», хотя и не менее феодальной, чем прежде, ее гнет усилился.

Все не включенные в бюрократическую иерархию феодальные и купеческие элементы вытеснялись на периферию социальной системы и лишались источников доходов. В той степени, в которой эта задача выполнялась, она не только означала победу турецкого режима над суданской «вольницей», но и несла в себе угрозу его гибели, так как сопровождалась сплочением враждебных ему сил, ростом классовой борьбы крестьянства (и протокрестьянства) против феодально-колониальной бюрократии и зарождением освободительного движения, направленного против белых угнетателей.

Это движение неизбежно принимало религиозную форму.