Africa Tur → Справочные материалы → ЗАГАДКА АБОМЕЙСКОГО КУВШИНА → ДОБРЫЙ КОЛДУН И ЕГО СНАДОБЬЯ

ДОБРЫЙ КОЛДУН И ЕГО СНАДОБЬЯ

Африканская деревня просыпается рано. Солнце на ладонь поднялось над горизонтом, а Акпаси уже наполнил обычный утренний шум: крики ребятишек и глуХой стук—это женщины толкут в деревянных ступах зерна проса или кукурузы для дневной трапезы. Крестьяне затемно отправились в поле, охотники третий день как ушли в лес, так что дома остались только женщины, старики и дети.

В Акпаси и его окрестностях живет народность наго. Так в этих краях называют йоруба, пришедших сюда несколько веков назад с правобережья Нигера. Сначала йоруба двигались с востока на запад, но, получив отпор армии абомейского королевства, повер-нули на север. Здесь они нашли плодородные земли и поселились в окрестностях городков Банте, Савалу и Саве. Хотя общение с местными жителями и наложило на них определенный отпечаток, они во многом сохранили обычаи и язык своих предков йоруба.

Наго, наверное, один из самых вежливых народов в мире—только формул приветствий у них насчитывает-ся несколько сот. Слова приветствий видоизменяются в зависимости от занятия, возраста, настроения, состо-яния здоровья, профессии человека, которому они адресуются, времени года и дня, погоды и так далее и тому подобное. Есть приветствия для холодной, жар-кой, дождливой и солнечной погоды, для времени, когда дует харматтан; с сидящим человеком здороваются не так, как с идущим дили, к примеру, умывающимся. Они варьируются от простого «ку аро» — «добрый день» до «ку ишегун»—так здороваются с тем-, кто долго боролся за достижение своей цели и добился победы. Торговцу, чьи дела идут не блестяще, скажут «ку инанжу“, болтуну—“ку ирегбе», старому другу, которого давно не видели,— «ку атижо». Наконец, есть и еще более сложные формулы.

Словом, в то утро, когда мы с Бруно отправились на прогулку по Акпаси, мой спутник, похоже, ни разу не повторился, здороваясь со своими односельчанами. Но и он порой затруднялся, что же все-таки сказать. Например, во время визита к старой ткачихе, работавшей в соседнем квартале. Посудите сами, каковы данные задачи: стоит утро, погода жаркая, но ночью прошел дождь и земля мокрая, ткачиха старая, к тому же она соседка и дальняя родственница, а Бруно недавно приехал и пришел не один, а с гостем—и все это требует особых слов. Но Бруно быстро нашел выход, он сказал просто: «Ку ово э»—и мне пояснил— так здороваются с теми, кто занят работой.

А работа спорилась в узловатых сухих пальцах старой мастерицы. Она сидела внутри хижины в не-большом углублении, напоминающем стрелковую ячейку, и над землей возвышалась только верхняя часть туловища и седая голова ткачихи. От нехитрого ткацкого станка прямо над землей через отверстие в стене хижины были протянуты нити основы, закрепленные во дворе на металлическом стержне. Челнок быстро ходил в руках старой женщины и на основе постепенно вырастала узенькая, в ладонь шириной, полоска синебелой ткани. Потом внучка ткачихи продаст ткань на местном рынке, и портные сошьют из нее просторные и прочные бубу.

Приближался полдень, когда мы вышли на окраину Акпаси. Здесь многочисленные деревенские тропинки сливались в одну хорошо утоптанную тропу, уходив-шую в глубь леса. Под светло-зелеными кронами деревьев было немного душно, но не так жарко: лучи солнца, просеянные на сите листвы, теряли здесь, свою силу. Тропа вела к крестьянским полям, но вблизи не было ни души, и только после двадцати минут ходьбы мы увидели небольшую фигурку, мерно взмахивающую мотыгой. Подошли поближе—в поле работала немодо- дая женщина. Если только можно назвать полем крошечный клочок выжженной земли, весь усеянный обуглившимися корягами и уже заросший сорной травой… Женщина рыхлила землю, а за ней шел ее семилетний сынишка с миской в руке и бросал себе под ноги кукурузные зерна. За спиной у женщины был привязан грудной младенец; укачиваемый мерными Движениями материнского тела, он сладко спал.

— Это «женское поле»,— объяснил Бруно,—а на-стоящие поля, где работают мужчины, далеко, в полудне ходьбы от Акпаси, и крестьяне уходят туда на несколько дней, а то и недель. Здесь же, вокруг деревни, женщины сажают маниок, ямс, сорго—одним словом, все, что идет в пищу. Урожая с женского поля хватает только на пропитание матери и детей в отсут-ствие мужа…

По мере углубления в лес тропинка становилась все уже и уже, и я, опасаясь змей, начал жалеть о том, что легкомысленно надел сандалии на босу Ногу, а не крепкие ботинки-вездеходы. Но смело шагающий босиком Бруно заверил, меня, что бояться нечего, так как змеи, заслыша наши шаги, сами расползаются подальше от дороги. Есть, правда, в этих местах одна змея, которая сама нападает на человека,—габонская гадюка. Она толстая и неповоротливая, а потому не может вовремя спастись бегством, вот и идет в атаку. «Мне бы только ее увидеть,—подумал я про себя,— а там и самая быстрая змея меня не догонит».

— А правда, что местные врачеватели знают противоядия от укуса любой змеи?—спросил я Бруно.

— Правда,— сказал тот и уверенно добавил: — Отец знает все.

Два дня спустя мне довелось посмотреть «аптеку» Самсана—он сам мне показал ее. В дальней комнате дома все стены были увешаны пучками сушеной травы, листьев и кореньев, стол был заставлен баночками и горшочками с порошками и зернами. Здесь стоял горьковатый полынный запах. Самсан снимал со стены какой-нибудь пучок и объяснял: это от расстройства желудка, это от зубной боли. Потом подвел меня к стоящему в углу большому глиняному чану:

— Я заметил, что ты пьешь только воду, привезенную с собой. Если хочешь, можешь брать воду отсюда. Я сам ее пью. В ней не может быть никакой болезни.

Самсан зачерпнул пригоршню из чана и выпил. Мне не оставалось ничего другого, как последовать его примеру. Вода была прохладная и вкусная, с легким пряным запахом. Я пригляделся и увидел, что все дно чана поросло тонкими коричневатыми корешками какого-то растения—они-то, наверное, и очищали воду.

Свои, знания врачевателя, умение распознавать и использовать скрытые свойства растений Самсан получил от отца. А кому передать их, не знает. Старший сын Бруно—отрезанный ломоть, уехал в город учиться, оторвался от земли, забыл обычаи предков. Одна надежда на самого младшего сына от третьей жены, пятилетнего карапуза, целый день возящегося в пыли со своими горластыми приятелями.

Самсана уважают в деревне, но относятся к нему без того затаенного страха, который внушают крестьянам колдуны: он добрый колдун и никогда не применяет свои знания во вред людям. К тому же Самсан— хранитель общинных земель. Он помнит, кому принадлежит то или иное поле и пастбище, где проходит граница между участками, кто и от кого унаследовал землю. Он—живая поземельная книга, высший авторитет в любом вопросе, карающемся земельной собственности.