Africa Tur → Справочные материалы → «СТРАНА ЗОЛОТА» - века, культуры, государства → Конец главы

Конец главы

Захват Аудагоста был крупнейшим внешнеполитическим успехом государей средневековой Ганы. И результатом целенаправленной и последовательной политики. Отчасти об этом только что говорилось. Но главное заключалось все же не просто в важности оазиса и города как таковых. Правители Ганы, так же как и сменившие их впоследствии цари Мали и Сонгай, старались как можно полнее подчинить себе торговлю через Сахару. Лишние посредники были в ней ни к чему. Во всяком случае, их роль желательно было свести к минимуму; это относилось и к берберским правителям Аудагоста. Избавившись от них, кайямага к началу XI в. сделался единоличным распорядителем южной оконечности транссахарского пути.

Это было время наивысшего могущества Ганы. На огромном пространстве от средней дельты Нигера до низовий Сенегала и от плато Тагант до Верхнего Нигера правитель Ганы признавался как высший политический авторитет. АлБекри утверждал, будто численность его войска составляла двести тысяч человек. Конечно, средневековые авторы обычно склонны были основательно преувеличивать численность армий, о которых писали: если своих, то это свидетельствовало о могуществе и величии, а если чужих, то их колоссальные размеры служили лишним свидетельством доблести защитников правого дела, которых в таких случаях оказывалась горсточка. Так что уменьшив цифру алБекри на порядок, мы окажемся гораздо ближе к истине, хотя, наверно, и такая цифра будет слишком велика. Но дело не в цифрах, а в том, что таким способом арабский ученый и те люди, чьими рассказами он пользовался, хотели показать силу и величие западноафриканской державы.

Еще более определенно сделал это алИдриси, хотя, как нередко бывало в средневековой арабоязычной литературе, его сведения имели уже столетнюю давность. «Все эти страны, о которых мы рассказали, — писал он, — находятся в подчинении у государя Ганы. Они выплачивают ему дань, а он их защищает».

Но в торговом характере политики Ганы таилась и постоянная опасность. Ведь из такой политики, как уже говорилось, неизбежно вытекало стремление избавиться от посредников. А на этом пути рано или поздно должно было произойти решительное столкновение с самым невыгодным и агрессивным из посредников, с сахарскими кочевниками. Пока сильное и относительно централизованное политическое образование, располагавшее внушительной военной мощью, противостояло разрозненным кочевым племенам, все шло хорошо. И даже оказывались возможными такие большие успехи, как подчинение Аудагоста. Но успехам этим немедленно пришел конец, как только в северной части Западной Сахары оформилась мощная «конфедерация» берберских племен группы санхаджа. Приближался конец блистательной главы истории средневекового Западного Судана — той главы, олицетворением которой навсегда сделалась Древняя Гана, «страна золота» арабских географов.

История этой берберской кочевой конфедерации, ведущей силой которой стало племя лемтуна, сама по себе достаточно красочна да и характерна, потому что предвосхитила многие черты будущих мусульманских реформаторских движений как в Западной, так и в СевероВосточной Африке и даже в самой Аравии и могла бы стать предметом особого рассказа. Идеологической основой союза племен сделалась проповедь богослова Абдаллаха ибн Ясина из племени геззула.

Как всякий средневековый религиозный реформатор, Абдаллах прежде всего призывал очистить «истинную веру» от недопустимых новшеств, требуя от своих приверженцев строгого соблюдения основных предписаний ислама, воздержанного и почти аскетического образа жизни. Сам он, впрочем, едва ли мог служить примером в этом отношении: «Абдаллах был женат на многих женщинах, — спокойно поясняет его современник, все тот же Абу Убейд алБекри, — он женился на нескольких каждый месяц и разводился с ними. Неслыханно было, чтобы оставалась красивая женщина, которую он бы не потребовал себе в жены. Подарки же его этим женщинам не превышали четырех мискалей золота».

Но для кочевой знати, мало интересовавшейся тонкостями догматики, да и для массы рядовых кочевников призывы к «священной войне» против «черных язычников» имели очень ясный и определенный практический смысл. Кочевники ничуть не хуже царей Ганы понимали, что чем меньше будет посредников в торговле, тем большие барыши достанутся им, хозяевам пустыни. И призыв к «священной войне» — джихаду — давал, казалось, хорошие шансы перераспределить в свою пользу доходы от сахарской торговли.

Успешное завоевание Марокко, правда, на некоторое время отвлекло внимание верхушки Алморавидов от сахарских проблем. Но только на некоторое время. И уже в середине 70х годов XI в. войско кочевников, захватив Кумби, столицу Ганы, подвергло город страшному разгрому.

Однако военная победа не принесла кочевникам желаемых долговременных экономических выгод. Прежде всего потому, что союз санхаджийских племен, сделавший возможной такую победу, сам оказался настолько непрочен, что развалился — и всего через одиннадцать лет после захвата Кумби (который кочевники к тому же не могли, да и не помышляли, видимо, удерживать в своих руках). Кроме того, природные условия тогдашнего Сахеля тоже оказались серьезным препятствием. И сами санхаджа, и еще больше их верблюды с трудом переносили дождливые сезоны. Поэтому невозможно было прочно обосноваться в районе того же Аудагоста (во всяком случае, до обозначившегося в XII в. высыхания климата), и дело сводилось к отдельным набегам в сухое время года. А уж когда после смерти в 1087 г. вождя лемтуна Абу Бекра объединение племен распалось, нечего стало и думать об увеличении доли в торговых доходах: все возвращалось на круги своя.

А-лИдриси в «Книги Рожера» показал те изменения, что произошли в Гане за столетие, протекшее между созданием «Книги путей и государств» алБекри и его собственных трудов. В основном эти изменения относились к распространению ислама в Западной Африке. Ведь единственным маломальски долговечным итогом победы Алморавидов оказалось некоторое ускорение в продвижении ислама в Судан.

Да и здесь успехи были вовсе не так велики. И уж во всяком случае, никак нельзя приписать Алморавидам всю заслугу внедрения ислама в Западной Африке (а это иногда делали совсем не так давно, еще в 60х годах). Нельзя хотя бы потому, что это очень и очень длительный процесс и он далеко не закончился еще и сегодня. Тем более невозможно поверить, что набег кочевников — пусть даже очень результативный, но не имевший тем не менее никаких серьезных политических последствий, — смог бы разом опрокинуть древние верования, уходившие корнями в глубину веков, и утвердить на их месте новое и совершенно чуждое массам вероучение.

Гана продолжала существовать. Именно к периоду после алморавидского погрома относятся, как уже говорилось, находки Томассе, Мони и Шумовского во время раскопок в КумбиСале. Торговля с Северной Африкой не прекратилась. Но могущество Ганы быстро пошло на убыль. А это влекло за собой неприятные последствия в самом Западном Судане: прежние данники осмелели и начали проявлять самостоятельность — сначала робко, потом все увереннее и увереннее.

К концу XII в. уже никто в Судане не признавал гегемонию кайямаги. Появилось сразу несколько соперничавших между собой политических единиц. Во главе их стояли бывшие данники, а порой и просто бывшие наместники правителя Ганы. К таким наместникам принадлежал, по преданию, и Сумаоро Канте, правитель княжества народа сосо (предание утверждает даже, что прежде он былде рабом царя Ганы). Короткое время даже казалось, что именно Сосо сменит Гану в роли гегемона западносуданской «большой политики». Этого, правда, не случилось, хотя и не по вине Ганы, но все же бывший наместник в начале XIII в. завладел Кумби.

Так был нанесен решающий удар могуществу Ганы. После занятия столицы войском Сумаоро ее оставили купцы, перебравшиеся в новый город — Валату, расположенную в нескольких сотнях километров к северу от Кумби. Соответственно туда переселился и торговый центр.

После этого Гана захирела уже окончательно. Правда, она продолжила свое существование как данник новой большой суданской державы — Мали. Правитель Ганы даже сохранил — единственный из всех данников малийского мансы (царя) — право именоваться царем. Конечно, это было не более чем протокольной уступкой. Все же прошлая слава и авторитет сохраняли притягательную силу для позднейших поколений: ведь не случайно все мелкие и не очень мелкие княжества, возникавшие в стране сонинке в XIII в., претендовали на то, что образовались в результате распада древнего Уагаду — Ганы. И тем не менее реальной силой на предстоявшие почти два столетия становилось Мали, великая держава династии Кейта. К рассказу о ней мы и перейдем.