Africa Tur → Справочные материалы → «СТРАНА ЗОЛОТА» - века, культуры, государства → Итак, «великий колдун»...

Итак, «великий колдун»...

Тиран, хариджит, великий колдун. Благочестивые мусульмане, авторы хроник явно не испытывали особо теплых чувств к тому, кто практически начал создавать великую Сонгайскую державу; во всяком случае, они определенно старались подчеркнуть свое суровое неодобрение его моральных качеств (оценки итогов его военнополитической деятельности этими же хронистами — вопрос особый). «Притеснителем, лжецом, проклятым» именует его «История искателя». «Был он притеснителем, порочным, несправедливым, кровожадным тираном», — вторит ей асСади. Обе хроники рассказывают разные ужасы о злодеяниях, которые якобы совершались по повелению Али. «Он приказывал бросить дитя в ступку, а матери — толочь его. И мать толкла ребенка живьем, и его скармливали лошадям», — сообщает «История искателя». Особенное неудовольствие у авторов обеих хроник вызывало враждебное отношение Али к мусульманским законоведам и богословам. Они так и кипят негодованием, когда речь доходит до бесчинств, действительных или мнимых, которые творились по приказанию сонни Али и были направлены против благочестивых факихов.

Так в чем же было дело? И действительно ли ши Али был таким страшным извергом? Попробуем в этом разобраться.

Что касается жестокости правителя, то нам, право же, трудно судить, насколько правы или неправы авторы хроник. Не будем забывать, что речь идет о второй половине XV в. — времени, когда представления о гуманности довольно основательно отличались от нынешних, и отнюдь не в одной только Африке. Очень может быть, что сонни Али и впрямь виновен был во многом из того, что ему приписывают. И все же, если бы дело заключалось только в личных качествах правителя, едва ли и члены семейства Кати, и асСади обратили бы на них такое пристальное внимание. В конце концов ведь и аския алХадж М\хаммед I, которого они описывают с почтительным восхищением, тоже чрезмерной мягкостью не страдал и перед крутыми мерами, включая и кровопролитие, когда это бывало необходимо, не останавливался.

Нет, причины неодобрительных оценок лежат гораздо глубже. И даже столь возмущавшая и членов семейства Кати—Гомбеле, и асСади неприязнь Али к факихам была лишь внешним выражением этих глубинных причин. Так же как и то, что Махмуда Кати и его потомков положение обязывало: какникак, и Махмуд, и альфа Кати прочно связали свою судьбу и свою карьеру с аскиями — царями новой сонгайской династии, основатель которой Мухаммед Туре отнял власть у законного наследника сонни Али — его сына Бубакара, больше известного как ши Баро.

Конечно, обе хроники настойчиво подчеркивают: исламде ши Али был весьма поверхностным. Он отправлял многие обряды, органически связанные с прежними, домусульманскими культами. АсСади даже назвал его «великим колдуном». Характерно при этом, что если письменная традиция факихов Томбукту всячески выпячивает на передний план в истории Сонгай истового мусульманина алХадж Мухаммеда, к тому же еще и проявлявшего незаурядную щедрость именно по отношению к факихам, то сонгайское устное предание откровенно предпочитает сонни Али. Это предание испытало сравнительно небольшое мусульманское влияние, и фигура Али, тесно связываемая с традиционными верованиями и их средоточием — древней столицей Кукийей, оказывается для передающих это предание ближе и понятнее. Впрочем, и самото предание варьирует: в округе Томбукту мусульманские элементы в нем ощутимы сильнее, чем где-нибудь в Денди и соседних с ним областях. И там «великому колдуну» уделяют куда больше внимания, чем благочестивцу адХадж Мухаммеду, хотя, конечно, и того не забывают. Не забыватьто не забывают, однако же и его стараются связать с доисламской религиозной и ритуальной традицией.

Собственно, даже и в этом ничего бы не было необычного: ведь так, как сонни Али, поступало по всему Западному Судану множество новообращенных мусульман, о чем мы уже говорили. Но говорили и о том, что первыми проповедниками ислама в Судане были сектантыибадиты, а Гао стал главным центром ибадитства в Западной Африке. И как раз хариджитские симпатии государей первой сонгайской династии вызывали такую непримиримую враждебность у факихов Томбукту (и в какойто степени Дженне).

Томбукту создавался и достиг расцвета уже в ту пору, когда и в Северной, и в СевероЗападной Африке бесповоротно возобладало мусульманское правоверие в виде маликитства — одного из четырех «законных» богословскоправовых толков суннитского ислама. С XII в. общины хариджитов сохранялись лишь как отдельные островки — об одном из таких «островков», встреченных им на пути в столицу Мали, упоминал Ибн Баттута за столетие с лишним до воцарения сонни Али. Но в Гао, непосредственно связанном с Тахертом, главным центром хариджитовибадитов (нынешний Тиарет на территории Алжира), следы хариджитского влияния могли удержаться гораздо дольше. И вот уже хронист называет сонни Али «хариджитом»: по этойде причине он и практиковал репрессии против ученых мужей Томбукту — признанного центра мусульманского правоверия на земле Западного Судана…

Если бы все было так просто Конечно, мы имеем здесь дело с людьми средневековья, для которых догматические споры и сами по себе имели немалую ценность (да и только ли в средние века?). И попытки сонни Али как-то  «уравновесить» в своей практике ислам и доисламские верования, оставаясь, в сущности, традиционным правителем, обладающим некими магическими способностями, определенно не могли нравиться мусульманской элите. Однако в основе противоречий лежали прежде всего факторы социальноэкономического свойства.

Обе стороны в споре понимали необходимость политического объединения долины среднего течения Нигера. Порядок нужен был и царской власти, и факихам (к этому времени в значительной мере слившимся с купечеством). Но представляли они себе этот порядок поразному. Для сонни Али речь шла о единой централизованной власти, позволяющей извлекать выгоду и из земледельческой колонизации, и из транссахарской торговли; и носителем такой власти он, естественно, видел себя — и только себя. А мусульманская верхушка в Томбукту, принимая как объективную неизбежность объединительную политику сонгайского государя — без объединения не могло быть стабильной и прибыльной торговли — вовсе не желала установления эффективной царской власти над своим городом. Скорее она мыслила себе Томбукту как торговый город с теократической системой управления, максимально приближенной к постулатам мусульманской правовой теории. Здесь надо учитывать, что Томбукту был прежде всего торговым центром, а отнюдь не поселением дьяханке; культурная его роль, как ни велика она оказалась, была все же вторичной. И экономические интересы верхушки города были привязаны именно к внешней торговле. В земледельческой колонизации новых земель эта верхушка практически не была заинтересована; мысль же о том, чтобы делиться с царской властью частью огромных по тем временам торговых барышей, вполне понятно, не вызывала у нее ни малейшего восторга.

Отсюда и вытекали претензии на сохранение максимальной автономии города, притом что безопасность на торговых путях обеспечивала бы царская власть. Но вот последнюю такая радужная перспектива никак не устраивала. Потому и возник тот конфликт между двором в Гао и факихами в Томбукту, который, то обостряясь, то внешне затухая, прошел через всю историю Сонгайской державы XV—XVI вв. до самого ее разгрома марокканцами в начале 90х годов XVI в., да и в разгроме этом сыграл отнюдь не самую благоприятную для сонгаев роль.

Но пока что до разгрома было еще очень далеко, и сонни Али начинал объединение земель по среднему Нигеру. Факихи в Томбукту, понимая, что рано или поздно, но подчиниться придется, всетаки пробовали сопротивляться: то они организовали массовое бегство в Валату всей городской верхушки, то попытались натравить на царское войско туарегов, то ввязались в заговор против сонни. А ответом на все это неизменно оказывались репрессии: Али явно не склонен был к компромиссным решениям.

И все же к чести историков Томбукту надо признать, что несомненная личная антипатия к сонни Али не лишила их солидной доли объективности при его оценке как политика и полководца. В самом деле, за ним никак нельзя было не признать многих достоинств. «История искателя» рассказывает: «Был он победоносен и разорял любую страну, к которой обращал лицо. Войско, с которым он находился, никогда не бывало разбито: это был победитель, а не побежденный». АсСади к этому отзыву добавляет: «Он обладал великой мощью и большой твердостью».

Всю свою жизнь сонни Али провел в походах. За 27 лет правления ему пришлось помериться силами со многими противниками. Первыми среди них были моси — опасный южный сосед, против которого в свое время оказались бессильны воины мандингских государей. Вскоре после своего вступления на престол сонни Али встретился в поле с правителем моси Комдао, разгромил и обратил в бегство его войско. Так началась целая серия походов на южных соседей, которая в конечном счете привела к установлению полного спокойствия на южных рубежах рождавшейся державы.

Но успехи в борьбе с моси имели все же лишь второстепенное значение. Главное внимание сонни Али и главные его усилия были обращены на запад и югозапад: во второй половине XV в. сонгайский государь стремился к тому же, что за двести лет до него удалось Сундьяте и его ближайшим преемникам — объединить под своей властью весь торговоремесленный центр тогдашнего Судана, размещавшийся вдоль среднего течения Нигера. Только на сей раз завоевание шло в противоположном направлении — вверх по реке.

В 1468 г. правитель Томбукту, тот самый Мухаммед Надди, о котором у нас уже шла речь, призвал сонгайские войска к себе в город. За 35 лет своего владычества туареги, возглавляемые аменокалом Акилем агМалвалом, сумели достаточно убедительно продемонстрировать жителям все неудобства, какие влекло за собой господство кочевников над большим торговым городом. При этом туареги не делали особого различия между простым народом и городской знатью. И именно поэтому верхушка города — правитель и окружавшие его крупные купцы и факихи — проявила инициативу, призвав сонгайского царя принять город под свою высокую руку.

Вот как рассказывает об этом асСади. «В конце своего правления, — пишет он, — туареги проявляли несправедливость, творили многочисленные жестокости и притеснения. Они распространяли в стране разложение, силой выгоняли людей из их домов и насиловали их жен. Акил запретил жителям выплачивать томбуктукою обычные дары: из всего, что поступало в качестве дани, томбуктукою, по обычаю, принадлежала треть. Когда султан приходил с кочевий и вступал в город, он из этих средств наделял своих людей, кормил их и оплачивал все свои щедроты. Две же трети султан распределял между своими людьми.

Однажды к султану поступили три тысячи мискалей золота, и он палкою, что была у него в руке, разделил их на три части для своих людей (обычай их — не касаться золота руками). И сказал султан: „Это — доля ваших одежд, это — доля ваших бичей, а это — вам в подарок“. Те ответили ему: «Но ведь эта треть, по обычаю, принадлежит томбуктукою…». Султан же возразил: «А кто такой томбуктукой? Что он значит? И в чем его преимущество? Заберите это — оно ваше“».

Это было уже слишком. Стерпеть — значило навсегда лишиться большей части тех громадных выгод, которые извлекала из караванной торговли немногочисленная группа крупнейших купцов и связанных с ними тысячами нитей факихов Томбукту. И вот, продолжает асСади, правитель города «тайно послал к сонни Али, дабы тот пришел, а онде сдаст ему Томбукту, и сонни будет в нем править. Он описал ему слабость Акиля во всем — слабость его власти и его тела. И в доказательство своей правдивости послал сонни сандалию Акиля — ведь Акил был человек очень маленький и щуплый. И сонни ответил ему согласием».

В конце января 1469 г. сонни Али вступил в Томбукту. Туареги не оказали сонгаям никакого сопротивления. Больше того, узнав о приближении сонгайского войска, аменокал заблаговременно пригнал множество верблюдов и вывез из города семейства виднейших факихов. Ушли многие: отношение сонни Али к этой категории людей было достаточно хорошо известно, да к тому же и наверняка преувеличивалось молвой. Сонни Али и в самом деле, войдя в город, довольно круто обошелся кое-с кем из оставшихся в нем богословов. И всетаки преследования эти почти наверняка не были столь ужасны, как потом расписывала их все та же молва, а вслед за нею и хронисты: у страха, как известно, глаза велики.

Вопервых, довольно скоро после добровольной эвакуации в Валату очень многие из беглецов проделали тот же путь, но в обратном направлении и спокойно водворились на прежнем месте, не испытав от сонгаев никаких притеснений. Вовторых, у сонгайского царя были определенные резоны для того, чтобы принимать суровые меры: он обвинял факихов, в значительной части выходцев из берберских племен Сахары и Северной Африки, в пособничестве туарегам — традиционным нарушителям порядка и устойчивости в транссахарской торговле. И надо признать, что поведение мусульманской верхушки Томбукту давало предостаточно оснований для такого рода обвинений. А втретьих, те из факихов, кто с самого начала честно сотрудничали с новым господином города, и вовсе не имели причин жаловаться на его дурное с ними обращение. Да и вообще асСади, не связанный, как члены семейства Кати—Гомбеле, высоким положением при сонгайском дворе, добросовестно описав те жестокости, которые будто чинил сонни Али, вдруг совершенно неожиданно заявляет: «Но при всех бедах, что причинил он ученым, сонни Али признавал их превосходство и говаривал:“Если бы не ученые, жизнь не была бы ни сладка, ни приятна“ Иным из них оказывал он благодеяния и почитал их. А когда выступил против фульбе племени санфатир, то послал много своих женщин в подарок старейшинам Томбукту и некоторым из ученых и праведников». Кстати, сам Абдаррахман асСади был правнуком одной из этих женщин. Так, малопомалу, сравнительно объективная оценка деятельности предпоследнего сонгайского государя первой династии пробивала себе дорогу сквозь густой туман предубеждения. При всей неприязни купеческомусульманской верхушки Томбукту к сонни Али, купцы и факихи не могли не понимать, что, подчиняя себе среднее течение Нигера, этот, по выражению «Истории искателя», «могущественный государь, жестокий сердцем» делал нужное им дело.

Вслед за Томбукту наступила очередь Дженне. Этот город, как мы уже говорили, имел то преимущество, что стоял в самом центре внутренней дельты, среди бесчисленных рукавов реки Бани, озер и болот. Обилие воды облегчало доступ в город купцам и в то же время надежно прикрывало его от врагов. Хотя в период расцвета Мали правитель Дженне — дженневере — и считался данником мандингов (причем даже не самого манденмансы, а его жены), но хроники утверждают, будто жители города успешно выдержали 99 осад Цифра эта, конечно, чисто легендарного свойства, но в самом предании очень хорошо отразилось уважение к богатому и самостоятельному городу, которое испытывали в Судане многие, включая и такого патриота Томбукту, как автор «Истории Судана». К тому же асСади и свою общественнополитическую деятельность начинал в Дженне имамом мечети еще до того, как перебрался на аналогичный пост в мечети Санкорей в Томбукту.

Дженне асСади вообще посвятил специальную главу своего труда, описав, в ней город подробно и красочно: «Дженне, — говорит он, — великий рынок мусульман. В нем встречаются обладатели соли из копей Тегаззы и хозяева золота с россыпей Биту. Эти благословенные россыпи не имеют себе равных во всем этом мире. Люди находят в торговле в этом городе большую выгоду; в нем сложились крупные состояния, кои счесть может только Аллах.

Из этого благословенного города вТомбукту приходят караваны со всех сторон света — с востока и запада, с юга и севера… Дженне окружен стенами, а в них было одиннадцать ворот; впоследствии трое ворот заложили, и их осталось всего восемь. Когда ты находишься вне города и в отдалении от него, он тебе кажется всего лишь рощей из-за обилия в нем деревьев. Но когда войдешь в город, то покажется, будто в нем нет ни единого дерева из-за плотной застройки…

Земля Дженне плодородна и возделана; она полна рынками во все дни недели. Говорят, будто в этой земле находится семь тысяч семьдесят семь селений, примыкающих одно к другому. Чтобы тебе доказать их близость друг к другу, достаточно сказать, что когда государю потребуется присутствие какоголибо человека, что живет в селении возле озера Дебо, то посланный выходит к воротам в стене и зовет того, чьего присутствия желает государь. Люди передают призыв от селения к селению; он достигает нужного человека в течение часа — и тот является».

Впрочем, объективность и на этот раз не изменяет нашему хронисту. Нравы жителей большого процветающего торгового города он оценивает, мягко говоря, несколько скептически. «Жители города отзывчивы, благожелательны и сострадательны…». Казалось бы, все прекрасно Но… читаем дальше: «Однако же они по своей природе очень завистливы к мирским благам. Всякий раз, как увеличивается прибыль одного среди них, они объединяются в ненависти к нему, но не выказывают ему ее. И ненависть открывается, только если с ним случится какоелибо из несчастий судьбы… В этот момент каждый обнаруживает то, что у него есть из злых слов и деяний». И заметьте, что такая, говоря современным языком, социальнопсихологическая характеристика предшествует восторженному описанию самого города.

Существеннее всего то, что асСади, человек своего времени и своего круга, твердо усвоил, что Дженне и Томбукту составляют две половины единого торгового центра в не раз уже упоминавшемся треугольнике нигерских городов, определявшем связи Западного Судана с внешним миром, со Средиземноморьем. И что, следовательно, благоденствие одного из них было неразрывно связано с богатством и процветанием другого.

Но не хуже Абдаррахмана асСади в середине XVII в. понимал это и сонни Али во второй половине века пятнадцатого. В начале 70х годов сонгайское войско подступило к стенам Дженне. Осада затянулась надолго; и осажденные и осаждающие испытывали жестокую нужду в продовольствии. А взять город приступом сонгаи не могли: мешала вода, окружавшая город со всех сторон. В конце концов истощенные голодом защитники города все же сдались — произошло это в 1473 г. Победитель обошелся с Дженне в высшей степени милостиво: оказал почтение правителю города (асСади поясняет: «это и есть причина того, что до сего времени государь Сонгаи и государь Дженне сидят на одном ковре») и женился на его матери — вдове прежнего дженневере, умершего во время осады. Тем самым Али как бы закреплял за собой права на верховную власть над городом и прилегающими местностями. После этого сонни мог спокойно возвратиться в коренные сонгайские владения.

Взятием Дженне сонни Али завершил воссоединение экономического центра Западного Судана под верховной властью царей Гао. На месте десятков мелких владений установилась сильная, достаточно централизованная и располагавшая в общем поддержкой крупного купечества власть сонгаев. Это и было результатом всей деятельности предпоследнего ши, этим важнейшим достижением и заслужил он ту высокую оценку, которую неохотно, так сказать, сквозь зубы, дает ему даже «История искателя»: «Он не оставил ни единой области, ни единого города, ни единого селения, куда бы он не пришел со своей конницей, воюя жителей этих областей и нападая на них».

Теперь, когда сонгайское государство заняло на политической арене Западного Судана то место, которое перед этим почти два столетия занимала держава Кейта, произошло смещение к северовостоку центра тяжести всей караванной торговли. Скажем еще раз: с упадком Мали пришел в упадок и экономический центр, сложившийся вокруг Ниани, когда этот город был политической столицей страны. И совершенно закономерным оказалось и последующее возвращение торгового центра Судана в те места, где его существование было оправдано и географией торговых путей, и древними устойчивыми хозяйственными связями: в тот самый треугольник, который образуют на карте три города — Дженне, Гао, Томбукту.

Неукротимый воитель, сонни Али и умер в походе. В ноябре 1492 г., возвращаясь из победоносной военной экспедиции в область Гурма, на правом берегу Нигера выше Гао (в языке сонгай слово «Гурма» и сейчас обозначает правый берег Нигера, так же как слово «Хауса» — левый), он утонул в одном из рукавов реки. Многочисленные его недоброжелатели, конечно, сразу же объявили такую смерть карой Аллаха за недостаточно почтительное отношение к мусульманскому духовенству, да и вообще к предписаниям ислама.

Ко времени смерти сонни Али сонгаям подчинялась уже вся долина Нигера от Денди до озер Дебо и Фагибин. Всем было ясно: в Западном Судане складывается новая великая держава.

Завершать работу сонни Али досталось другому великому государю — алХадж Мухаммеду I, основателю новой династии сонгайских правителей. После кончины Али престол перешел к его сыну Бубакару по прозванию «ши Баро». Войско, которым предводительствовал Али в своем последнем походе, провозгласило Бубакара царем и присягнуло ему. Но царствовать ему пришлось всего четыре месяца — даже добраться до Гао, столицы Сонгай, новый ши не успел.