Africa Tur → Уганда → Книги и материалы об Уганде → Н. А. Ксенофонтова, Ю. В. Луконин, В. П. Панкратьев. ИСТОРИЯ УГАНДЫ в новое и новейшее время → Вторая мировая война и Уганда

Вторая мировая война и Уганда

В сентябре 1939 г. Уганда была вовлечена в мировую войну. Ее людские и материальные ресурсы вновь были поставлены на службу государственных интересов метрополии [316, с. 37—38]. Уганда втягивалась в войну во имя западных идеалов свободы и демократии, оставаясь в то же время порабощенной и угнетаемой страной. Колонизаторы, как и в 1914—-1918 гг., не намеревались вносить позитивных изменений в положение ее народов [312, с. 59].

Между тем военный вклад Уганды, учитывая ее возможности к ресурсы, был существенным. В английской армии, действовавшей в Северо-Восточной Африке, на Ближнем Востоке и Мадагаскаре, в Бирме, воевало более 80 тыс. угандцев. Африканское население протектората, как и других колоний Англии, фактически субсидировало метрополию, передавая ей плоды своего груда и неся тяжелое материальное бремя. Колониальные власти подчинили всю экономическую жизнь страны военным усилиям Англии. Вскоре после начала войны был ужесточен контроль над закупками и сбытом продовольствия и сырья. Монополия Англии как скупщика осуществлялась посредством соглашений, заключавшихся с правительством протектората о так называемых массовых закупках хлопка, кофе, чая, сахара, кукурузы [402, с. 213—215]. Какие цели преследовали эти закупки? Метрополия стремилась сохранить производство названных продуктов на постоянном высоком уровне и вместе с тем получать эти продукты по низким ценам.

Меры контроля ударили прежде всего по крестьянам. Если, например, в 1940 г., т. е. до массовых закупок, хлопкороб получал 50% экспортной цены, то в 1942—1943 гг.— всего 28% [402, с. 215]. Крестьян грабили не только путем искусственного сохранения цен на низком уровне. Их заставляли платить более высокие экспортные налоги. Ставки этих налогов систематически повышались. Если в 1938 г. доходы казны протектората от экспортных налогов составляли 8%, то к 1945 г. они удвоились, достигнув 16% [402, с. 222]. Большая часть средств, накапливавшихся путем ограбления крестьян, передавалась метрополии.

В Уганде был введен режим строжайшей экономии. Импорт сократился до минимума. И не только потому, что шла битва на морских торговых путях. Колонизаторы стремились экономить за счет потребления: для этого было введено нормирование (система карточек). Ради экономии началось создание отраслей, продукция которых должна была заменить товары, ввозившиеся до войны. Режим экономии ухудшил материальное положение коренных жителей, особенно тех групп, которые были заняты на наемной работе в городах. Если крестьяне могли прокормить себя в личном хозяйстве, то большинство рабочих и служащих было лишено этой возможности. Резко поднялись цены на промышленные изделия, особенно на текстиль. Хлопчатобумажные ткани в 1944—1945 гг. продавались в несколько раз дороже, чем до войны. Во всей стране господствовали цены «черного рынка». Однако заработная плата рабочих и служащих оставалась почти на довоенном уровне. Их материальное положение становилось катастрофическим.

Крестьянские хозяйства также переживали возраставшие трудности [383, с. 28]. Особенно в тяжелом положении оказались скотоводческие районы Северной Уганды. В военное время им была отведена роль главных поставщиков рекрутов. Поло- жепие усугублялось тем, что здесь существовало строгое разделение труда по признаку пола. Мужчины выполняли самую трудоемкую работу. Призыв их в армию стал одной из причин резкого ухудшения состояния хозяйств скотоводов. Жестокий голод 1945 г., поразивший скотоводческие районы, был прямым следствием военных мобилизаций.

Вовлечение Уганды в войну колонизаторы обставили с большой помпой. Не было недостатка в церемониях, на которых произносились громкие слова о защите свободы и демократии. К этой кампании были подключены правители «королевств» и вожди, которые своим авторитетом должны были помочь колонизаторам в мобилизации людских и материальных ресурсов. Однако пропагандистская кампания не принесла тех результатов, на которые рассчитывали ее инициаторы. Даже в 1939—1940 гг., когда военные тяготы еще не ощущались с такой остротой, как в последующие годы, отношение простых африканцев к войне было далеким от энтузиазма. Они видели, что метрополия берет у них все, ничего не давая взамен.

Борьба африканцев Уганды за свои права в 1939—1945 гг. не только не ослабла, но приняла еще более широкий размах. Чем дальше продолжалась война, тем выше поднимался уровень антиколониального движения. Глубокое влияние на него оказало усиление освободительного, антифашистского характера войны после вероломного нападения гитлеровской Германии на СССР в июне 1941 г. Центром борьбы, как и до войны, была Буганда.

Прямого и открытого вызова колониальному режиму национальные силы пока не бросали. Главные удары они направляли против тех представителей верхушки, которые демонстрировали свою лояльность режиму [342, с. 134].

Политическая обстановка в Буганде накалялась. Почти каждый шаг колонизаторов баганда встречали либо с повышенной подозрительностью, либо с осуждением.

В ноябре 1939 г. умер кабака Дауди Чва [298, с. 222—223]. Ему должен был наследовать его брат Мванда. Однако колонизаторы остались верны своей тактике возведения на трон малолетних принцев. Заручившись поддержкой министров и лояльных вождей, они возвели на троп 15-летнего Мутесу. Исполнять его обязанности (до совершеннолетия) они поручили регентскому совету в составе трех министров, известных своей преданностью английской короне. Замена Мванды Мутесой и назначение в совет непопулярных министров встретили у большинства баганда резкий протест.

Колониальные власти дали регентам указание осуществить массовый набор баганда в армию. «Это была очень трудная задача,— писал Э. Мулира,— и она сразу сделала их (регентов.— Авт.) непопулярными» [338, с. 23]. Осуждению подверглись и те деятели, которые также содействовали военным усилиям метрополии. Росло недовольство и у мобилизованных баганда. Их возмущало обращение английских офицеров с ними, как с людьми низшего сорта. Отдельные случаи дезертирства боганда со временем приобрели массовый характер.

В 1941 г. произошли два события, которые, по утверждению Мулиры, «убили доверие»: «Не стало доверия между африканцами и европейцами, между народом и церковью, между одной группой народа и другой» [338, с. 24]. «Доверия» между угнетенными и угнетателями, конечно, никогда не было. Мулира, однако, прав, когда говорит, что в 1941 г. «власти утратили свое влияние на народ». Что же это за события?

Во-первых, англиканский епископ Стюарт и катикиро Нсибирва содействовали браку вдовы покойного Д. Чвы с простым общинником [338, с. 24—25; 342, с. 134]. Поднялась буря протеста. Оппозиция охарактеризовала брак как покушение на обычаи и национальную индивидуальность баганда. Кампания протеста имела своей мишенью как непосредственных организаторов этого акта, так и их колониальных покровителей. Колонизаторам пришлось отступить: сделав козлом отпущения Нсибирву, они уволили его в отставку. Его пост занял лидер оппозиционной группы вождей С. Вамала [253, с. 226—232].

Во-вторых, в 1941 г. колонизаторы попытались внести важное изменение в соглашение 1900 г. [89, с. 119—124; 336, с. 275]. Они хотели предоставить кабаке право на принудительную скупку земель маило для передачи их властям протектората, которые могли использовать эти земли в «общественных» целях. Намерение колонизаторов встретило упорное сопротивление. Мощная оппозиция возникла даже в люкико. Ее организовала влиятельная группа вождей — сторонников катикиро Вамалы. Колонизаторам так и не удалось в годы войны подавить сопротивление баганда и навязать им новый план отчуждения земли.

Активность оппозиционных сил нарастала. Рабочие требовали увеличения заработной платы. Крестьяне, выращивавшие экспортные культуры, добивались более высоких закупочных цен. Торговцы-африканцы хотели извлекать выгоду из военной конъюнктуры наравне с неафриканцами; они требовали, чтобы колониальные власти снабжали их промышленными товарами на базе одинаковых оптовых цен и общих норм прибыли. Африканская интеллигенция добивалась не только высокооплачиваемых должностей, но и превращения органов местной администрации в представительные учреждения. Вожди, объединившиеся вокруг катикиро С. Вамалы, требовали реформ для укрепления автономии Буганды и собственных позиций.

Обстановку в Буганде губернатор Ч. Дэндас оценивал как угрожающую. Чтобы сбить волну всеобщего недовольства, он с одобрения министерства колоний в октябре 1944 г. провел реформу системы колониальной администрации [89, с. 124—127; 253, с. 211—212, 218—222, 224—225; 297, с. 119—120]. Отныне большей частью внутренних дел Буганды ведали кабака и его правительство. Английский резидент сохранял лишь функции советника и наблюдателя. Упразднялся пост комиссара района. Английские чиновники, состоявшие при резиденте и комиссарах, становились простыми агентами центральной колониальной администрации. Отдавать приказы вождям-баганда и контролировать их деятельность они больше не могли.

Позже реформа Дэндаса резко критиковалась в империалистических кругах Англии. На ее счет относились все «беды» колонизаторов в последующий период. Утверждалось, что ослабление жесткой опеки над жизныо Буганды развязало руки анти- английским элементам.

Реформа 1944 г. была вынужденным маневром. Система «косвенного управления» в той форме, в какой она действовала до сих пор, дискредитировала себя. Накалившаяся до предела обстановка, особенно в Буганде, диктовала необходимость срочных мер.

Колонизаторы пытались оживить партнерство с имущими слоями Буганды. В том же, 1944 г., уступая требованию землевладельцев-баганда, они внесли важную поправку в закон 1928 г. Отныне после покупки имения маило новый владелец мог согнать наследственных арендаторов, если занимавшаяся ими земля была необходима ему для хозяйственных целей [383, с. 80, 83; 394, с. 89].

Соглашаясь на реформы, власти хотели посеять иллюзии о либерализации колониального режима. Их разговоры о будущем представительном характере органов «туземной» власти должны были породить надежды на демократизацию политической жизни. Реформа 1944 г. подыгрывала неотрадиционалистам. Она возвращала на политическую арену кабаку, который с 1897 г. (после смещения Мванги) был чисто символической фигурой. Спекулируя на национальных традициях и чувствах баганда, колонизаторы добивались стабилизации своего положения.

Власти протектората были уверены в лояльности Мутесы II. Он укрепил их в этой уверенности, внеся в люкико лежавший с 1941 г. без движения законопроект о предоставлении ему полномочий на принудительную скупку земель маило. Чтобы как-то нейтрализовать неизбежную вспышку недовольства, он одновременно заявил о своем намерении сделать люкико более представительным учреждением. Реформы 1944 г. были верхушечными мерами. Они не устранили тяжелого экономического положения масс, не ослабили национального и социального гнета. А поэтому маневры колониальных властей и феодальной верхушки уже не могли предотвратить политического кризиса.

Прогрессивные и демократические круги Уганды оценивают всеобщую забастовку в январе 1945 г. как начало освободительной революции. В официальных документах, в трудах английских буржуазных ученых забастовка квалифицировалась как «бунт» либо «мятеж», который-де вспыхнул по недоразумению или в результате подстрекательства безответственных агитаторов. Утверждалось, что колониальная администрация и кабака Буганды будто бы уже подготовили мероприятия, удовлетворявшие требованиям различных прослоек общества Буганды, но не успели провести в жизнь. Так искажалось и принижалось значение январских событий.

Январь 1945 г. занимает особое место в истории Уганды [323, с. 179—180; 443, 8.11, 15.11, 2.VIII.1945]. Народные массы впервые бросили открытый вызов колонизаторам. В авангарде шли рабочие промышленности и транспорта, что придало движению особый характер.

Массовые выступления начались 8 января с рядовой забастовки рабочих департамента общественных работ в Масаке (Буганда). Однако эта забастовка стала той искрой, которая разожгла пожар. Он охватил Буганду, а затем перекинулся на Восточную и частично Западную провинции. Рабочие требовали повышения заработной платы и надбавок на дороговизну. Главным политическим требованием было увольнение в отставку ненавистного омуваники (министра финансов) С. Кулубьи.

Особенно бурно развивались события в Кампале. Они сопровождались многотысячными демонстрациями и митингами. Жизнь в городе была парализована. Полицейские власти не могли контролировать положение. Движение захватило и сельские районы. К рабочим присоединились крестьяне, установившие продовольственную блокаду городов, заселенных неафриканцами.

Борьбу рабочих возглавил профсоюз шоферов, лидеры которого взаимодействовали с руководителями «Сыновей Кинту», а также поддерживали контакты с группой катикиро С. Вамалы. Для расширения стачечной борьбы использовался автотранспорт. Представители профсоюза ездили по стране и разъясняли цели движения. В период 18—22 января им удалось убедить железнодорожников Джинджи, Мбуламути, Намасагали, ряда более мелких станций оставить работу. Железнодорожные перевозки резко сократились. Властям пришлось взять железную дорогу под охрану войск, прибегнуть к перевозкам по воздуху.

Из Кении были вызваны войска. Проводилась мобилизация европейцев и азиатов в отряды «гражданской полиции». Борьба с массовым движением приобретала расистский оттенок. Для разгона бастующих, собиравшихся на митинги и демонстрации, стали применяться бронетанковые части. Было разрешено пускать в ход огнестрельное оружие [443, 2.VIII.1945]. Против безоружных забастовщиков велись настоящие военные действия. Не проходило дня, чтобы солдаты и полицейские не стреляли в африканцев. Проводились массовые облавы, обыски, аресты.

Стремясь подавить движение, колониальные власти прибегли не только к оружию. В ход были пущены демагогия и ложь. Рабочим внушали, что власти уже давно запланировали улучшить их материальное положение. Их призывали прекратить забастовку и спокойно ждать проведения в жизнь этих мероприятий. Однако по мере прибытия подкреплений из Кении уговоры стали сменяться угрозами. 19 января губернатор Дж. Хэлл выступил по радио. Он потребовал от рабочих прекращения забастовки и возвращения на работу. Свою лепту в антизабастовочные меры колонизаторов внес Мутеса. Он трижды встречался с руководителями забастовки, чтобы оказать на них давление. Не добившись от них уступок, кабака по совету губернатора дал обещание изменить состав правительства. 23 января он заявил об отставке С. Кулубьи.

Характерной была реакция на события в Уганде колониальных кругов Англии. В метрополии о них просто молчали. Если первое заявление властей протектората о забастовке было сделано 19 января, то англичане узнали о ней лишь 31 января, т. е. более чем через три недели после начала волнений (8 января). Министру колоний пришлось выступить в палате общин и сообщить о докладе губернатора Уганды [441, 1, 8.11.1945]. Дж. Хэлл признавал, что забастовка вспыхнула по причине недовольства африканской бедноты высокой стоимостью жизни и низким уровнем заработной платы. Он утверждал также, что события носят скорее политический, чем экономический характер. «Вину» за это он возлагал на «политических интриганов». Таким образом, губернатор намеренно фальсифицировал характер движения, стремясь дезориентировать общественное мнение метрополии.

К концу января движение стало ослабевать, а в начале февраля забастовка прекратилась. Властям удалось подавить выступления масс, с одной стороны, путем жестоких мер (применение вооруженной силы, арест руководителей), а с другой — путем уступок (увеличение закупочных цен на экспортные культуры, повышение заработной платы, реорганизация бугандского правительства).

Январские события показали, что в сознании значительной части африканского населения Уганды произошли серьезные сдвиги. Патриотические силы впервые открыто выступили против колониального режима и феодальной реакции. Успехи, достигнутые ими, убеждали массы, что права надо добывать в решительной борьбе.

Январская всеобщая забастовка стала школой антиколониальной борьбы. Национальные силы извлекли из событий ценные уроки. Последующая история национально-освободительного движения в Уганде свидетельствует о том, что эти уроки не пропали даром.